– Ну и что? – сказал он.

Аша со стуком опустила кружку на барную стойку:

– Когда Кастийская республика обратилась за помощью к наемникам, мы тоже туда собирались. Ну, почти. Конечно, Баррет прямо загорелся, да и Подсвинок, даром что еще сопливый, а туда же. Даже Эдвик не стал возражать, – фыркнула она. – По-моему, старый хрен уже почти сочинил нашу поминальную песнь.

– Тебе понравится, – полуобернувшись, заметил бард.

– Так вот, раз в кои-то веки мы с яйцекладом рассудили одинаково. Нам сразу стало ясно, что дело дрянь. А тут подвернулся заказ от какого-то храма в Беконшире – у них то ли горгульи пошаливали, то ли еще какая фигня. В общем, мы никуда не пошли, и хвала всем богам, что остались, иначе бы… – Аша покосилась на Гэбриеля. – Иначе бы нас здесь не было.

– Значит, вы нас не подбросите до Кастии? – криво улыбнулся Матрик.

Баррет вздохнул:

– Нет, уж простите. Я бы с радостью, но у меня семья, сыновья только-только подросли, да и Авери рассердится. Она уже который год талдычит, что, мол, пора мне бросать это занятие. А лететь над Жутью так же опасно, как идти через лес пешком. Там грозы, искровирмы…

– Чумные ястребы, – добавил Тиамакс.

– Мантикоры, – сказала Аша.

– Ламии и акриды-кровососы, – продолжил Баррет.

– Виверны, – неосмотрительно напомнил Матрик.

– Ага, и виверны повсюду, – кивнул Баррет. – А еще такие чудища, которые на вид и на слух – ну чисто драконы… как они там называются? – шутливо осведомился он.

– Так и называются – драконы, – фыркнула Аша.

– Спасибо за подсказку. – Баррет тяжело вздохнул и взъерошил косматую шевелюру. – Нет, простите, ребята. Правда, простите. Заигрывать с Морозной Матерью может всякий, но только конченый дурак ей в рот засунет свой елдак.

– Ха, складно сказано, – заметил Эдвик, настраивая мандолину. – Не возражаешь, если я это позаимствую для новой песни?

– Всегда пожалуйста, – ответил Баррет.

– Жаль, что вы торопитесь, – сказал Тиамакс, почесывая глаз под кожаной повязкой. – Через месяц начнется Праздник Брани, туда приедут банды со всего Грандуаля, соберется целая армия молодых, здоровых наемников, и все жаждут славы.

– Ну, Праздник Брани уже не тот, что раньше, – возразила Аша. – Раньше в Каладаре собирались только настоящие бойцы, а теперь любой прыщавый молокосос раздобудет меч и воображает, что стал наемником. Только и думают, как бы бабла срубить и бабу снять.

– Это точно! – согласился Тиамакс и приветственно поднял сразу четыре стакана.

Хоть Клэй и считал, что в жизни наемника хорошего мало, на Празднике Брани всегда – во всяком случае, раньше – было весело. Сам Клэй трижды побывал в Каладаре, где три дня не происходило ничего, кроме буйных пьянок, гулянок и драк, ну и парочки оргий в придачу. Даже поговорку придумали: «Что происходит в Каладаре, остается в…»

– Между прочим, я не шучу, – не унималась Аша. – Раньше жизнь была полна опасностей, а все мы старались сделать ее лучше. Ну, почти все.

– И нам это удалось, – сказал Муг, который, как ни странно, весь вечер молчал.

Матрик осушил свою кружку:

– Еще как удалось.

Ганелон закрыл глаза, заложил руки за голову, потянулся и лениво произнес:

– А по-моему, ничего не изменилось.

После этого умолкли все. Солнце закатилось, лететь в темноте было опасно, но Эдвик заверил, что еще чуть-чуть протянет. Подсвинок слопал все коврижки и отправился к бару за пивом. Аша уступила ему место, а сама села рядом с Гэбриелем и положила руку ему на плечо. Гэб вздрогнул, и тогда Аша заговорила с ним ласково и неторопливо, как конюх с пугливой лошадью.

– Подсвинок, а расскажи мне про отца, – попросил Муг.

Парень шумно хлебнул пива и уточнил:

– В смысле, как он умер?

– Да. Ты уж прости, но…

– А что там рассказывать? Черногниль… – отозвался Подсвинок.

Волшебник закрыл глаза и кивнул, будто догадывался о таком ответе:

– Вот же ж хрень.

– Мы даже не думали, что он так долго продержится, – сказал Подсвинок. – А он здоровый был, ну, ты знаешь. И сильный. Очень сильный. А потом… Черногниль ему отъела пальцы на руках и на ногах. Он не мог ходить, мы его кормили с ложки. А как все пальцы отвалились, мы решили, что есть надежда… – Он умолк, задумчиво крутя кружку на стойке. – Только черногниль снова появилась у него на руке и на лице тоже. Нос и уши вроде как отсохли… А сам он ослабел, даже говорить не мог, только временами нес какую-то околесицу. Ему очень страшно было… Он…

– Да знаю я, знаю! – воскликнул Муг и тут же сообразил, что это прозвучало слишком резко. – Прости, – сказал он, коснувшись руки Подсвинка. – Я… я тоже знаю, как умирают от черногнили. Тяжело, когда ничем не можешь помочь – ни вылечить, ни избавить от мук. От таких адских мук… – Волшебник осекся, поглядел вдаль, притворился, будто чешет в затылке, и украдкой смахнул слезу рукавом. – А человек страдает…

– Но не в одиночестве, – сказал Клэй.

Муг взглянул на него, и Клэй впервые за все годы, проведенные вместе, заметил отчаянный, жуткий страх в глазах волшебника.

– Не в одиночестве, – повторил Клэй, не зная, что еще сказать.

Во взгляде Муга плескался ужас. Прикусив губу, волшебник закрыл глаза, но по щекам поползли предательские слезы.

Тишина на палубе стала невыносимой. Тиамакс замер, так и не смешав Матрику еще один коктейль. Баррет привстал с дивана, озабоченно переглянулся с Ашей, и даже Ганелон повернул голову – в свете лампы сверкнули зеленые глаза.

– Не… – Матрик обвел всех недоуменным взглядом. – Вы о чем? Кто не в одиночестве? Что это значит?

Подсвинок медленно протянул пухлую руку, коснулся колена волшебника и еле слышно, почти шепотом, произнес:

– Где?

Клэй не сводил глаз с Матрика. Лицо бывшего короля окаменело. Матрик с Мугом были такими же закадычными друзьями, как Клэй с Гэбриелем, которые знали друг друга гораздо дольше. Матрика и Муга связывало некое родство душ, неуемная (и зачастую опрометчивая) жизнерадостность даже тогда, когда дела шли худо. Клэя с Гэбриелем огорчило известие о болезни Муга, но для Матрика эта новость стала бы огромным потрясением, поэтому волшебник и не хотел признаваться другу.

– Где что? – спросил Матрик стылым, как зимняя река, голосом.

«Он догадался, – подумал Клэй. – Он все понял. Он просто не хочет в это верить».

Муг тяжело вздохнул, открыл глаза и попытался улыбнуться, но улыбка исчезла, едва он раскрыл рот.

– На ноге, – прошептал он. – На пальцах ноги.

Наступившая тишина была зловещей, будто перед неминуемым падением подрубленного дерева.

Матрик сорвался с табурета, схватил Муга за шиворот и прижал к борту:

– Что у тебя на ноге? Черногниль?! Проклятие Отступника? У тебя на ноге?!

– Ы-ых, – прохрипел волшебник.

– И когда ты собирался мне об этом сказать, а?!

– К-х-хы, – выдохнул Муг.

– И какого хрена ты здесь? – От ярости, горя и отчаяния Матрик сорвался на крик. – Ты должен сидеть в своей долбаной башне и круглые сутки придумывать, как эту дрянь вылечить.

– Она не лечится, – пискнул Муг.

– А ты вылечи! – заорал Матрик. – Слышишь, говнюк безмозглый?! Ты же волшебник! Наколдуй нужную хрень!

Он бессильно упал на колени и потащил за собой Муга. Волшебник на миг оцепенел, а потом обнял голову Матрика, поддерживая друга, которого сотрясали душераздирающие горькие рыдания.

Корабль пошел на посадку близ тусклых огоньков какого-то поселка. Баррет утверждал, что это Холмстон, а Матрик, который с удвоенным старанием напивался до беспамятства, настаивал, что это Бредмур.

– Между прочим, я – король, – бормотал он. – Я эти места знаю как свои пять… ну или сколько их там у меня… Эй, у меня стакан опять пустой.

– Сам нальешь, – лениво отозвался Тиамакс с дивана.

Матрик полез за барную стойку, а Клэй