– Ну как тебе?

– Навевает.

– Нажми на пульте цифру двенадцать.

В динамиках зазвучала песня, которую она никогда раньше не слышала.

– Что это?

– Удивлена?

На секунду позабыв про своего собеседника, она взглянула на коробку, увидев, что альбом, который в свое время Генка успел утрамбовать ей прямо в поры кожи, обогатился двумя новыми бонус-треками, один из которых они и слушали сейчас. Он назывался «Волчья шкура»⁵.

– 

Красивая композиция. Мне нравится.

– Обрати внимание на слова. Все как про нас прямо написано:

В гневе вспоминая,

Тот подлый городок,

Что запятнав твое платье и расколов мне лицо,

Клином вошел в наш уютный мирок.

Какие-то вещи столь молоды и прекрасны,

Что никогда не должны увидеть мир,

Мы делаем ставки, к которым причастны,

И на них дикари начинают свой пир.⁶

– Наверное, каждый в этой жизни хоть раз получал путевку в такой городок… – меланхолично отозвалась она.

– Ничего больше странного не заметила?

– Кроме того, что в альбоме появилась новая песня? Нет, не заметила. Постой! Это же ты подложил мне альбом? Тот, что у тебя с девяносто пятого лежит в гараже? Тот, что мы с тобой слушали, все верно?

– Да, уже теплее и значительно, – только и сказал Генка, как вдруг связь прервалась.

Ее начинало лихорадить. Прямо с телефона она зашла в поиск и увидела, что композиция была добавлена в альбом в…девяносто девятом году! Выходит, что она просто физически не могла появиться в списке песен на их диске, двадцать лет пролежавшим на дне Генкиного гаража!

Что за чертовщина?

Молекулы тумана вмиг рассеялись, и, взглянув в окно на темную улицу, она поняла, что ввязалась во что-то, что было явно выше ее сил. Так больше продолжаться не могло. Она вновь накинула куртку, взяла сумку с коридорной полки и вышла на улицу, двигаясь в западном направлении. Если прошлое такое, каким она его помнит, Любовь и Катерина должны быть еще там. И они ей помогут.

Два месяца спустя она, отдохнувшая, загорелая и абсолютно счастливая спустилась с трапа самолета Трансаэро, примчавшего ее из Хургады в аэропорт Домодедово. Она потянулась, словно наевшийся сметаны кот. Сейчас она подойдет к ленте выдачи багажа и заберет свой чемодан с биркой Приоритет. Всем пассажирам бизнес-класса давали такие, а багаж они получали первыми. Сегодняшний полет был особенно приятным, а сырная тарелка с Дор-Блю и Камамбером порадовали как никогда.

Пройдя через зеленый коридор к выходу, она практически подпрыгнула. Из толпы прибывших пассажиров ее выжигательным аппаратом вырезали два глаза, которые могли принадлежать лишь одному мужчине на свете.

– Где ты была все это время? – негодовал Генка. – Я чуть с ума не сошел, когда приехал к тебе домой и не застал тебя там. Почему ты не брала трубку? Ты не представляешь, как я рисковал, пытаясь выяснить что-то о тебе. Я не находил себе места. Мне даже пришлось побеседовать с твоей мамой!

– Что ты сказал? С моей мамой? Она тебя узнала?

– Нет, конечно! Я же не такой урод, как раньше. Я наклеил усы, бороду, очки надел, шапочку такую. Короче, все по классике. Представился твоим партнером по бизнесу из Омска. Сказал, что мы договорились встретиться, но на встречу ты не явилась. И так далее. Вот от мамы и узнал, что ты укатила в Египет. Я все понимаю, ты устала, много всего навалилось в последнее время, мое возвращение и эта дурацкая квартира. Но ты могла хотя бы предупредить меня?! Я волновался, черт тебя дери!

– Ген, послушай, прекрати, наконец, орать, иначе нас с тобой заберут в полицию за нарушение общественного порядка в аэропорту. И потом, я тебе не жена. Я и раньше не была тебе женой, а сейчас и подавно. И у меня нет никаких обязательств перед тобой. Никаких совсем. Я могу приезжать и уезжать куда хочу, на сколько хочу и когда хочу. И то, что я когда-то согласилась помочь тебе, еще ни о чем не говорит. Ты слишком глубоко пробуравил ходы в мою жизнь, и этому нужно было положить конец, как-никак, мой рассудок – мое дело, мне и решать.

– Вот такой ты мне нравишься! – вместо того, чтобы просто умолкнуть, он заорал еще больше.

– Ген, ты совсем, что ли?

– Прости. Это я от эмоций. Я ведь и полюбил тебя такой, дерзкой, немного нагловатой, холодной и неприступной, словно Антарктида, с толпой поклонников, обреченно протаптывающих пути к твоему сердцу. Но когда я узнал тебя вновь этой весной, то словно бы и не узнал, уж прости за этот каламбур. Ты вроде и на лицо похожа была на ту себя, прежнюю, но характер твой изменился, ты стала, как бы тебе это сказать, покорнее, податливее, что ли. Словно устав бороться за свое счастье, ты смирилась и поплыла по течению. И поклонников твоих всех унесло от тебя, словно ядерным взрывом. Ты была пуста! Пуста, как трухлявое дупло. Энергии в тебе было ноль. И лишь потухший взгляд, который для меня был хуже, чем протухший, тусклые волосы, сгорбленная осанка – это все, что осталось от некогда горделивой принцессы, которую я когда-то так любил.

Эти слова ударили ее, словно хлыстом. Она почувствовала, как кровь приливает к вискам. С ней давно уже так никто не разговаривал. Никто не смел. Для всех она была хозяйкой бизнеса, прибыльного, между прочим. И лишь для этого обладателя проеденного молью старого бушлата она была трухлявым дуплом с протухшим взглядом. Ей захотелось ударить его. Этот выскочка, который бегает за ней в попытках получить помощь, еще и пытается хамить ей!

– Ген, ты бы приструнил себя что ли. У тебя задок заносит, а на дорогах скользко бывает в наших широтах. Может и в придорожную канаву снести ненароком.

– Сейчас май. Прости меня, пожалуйста, Оль. Его взгляд смягчился. Я просто дегенерат. Как я мог наговорить тебе все это, сам не понял. Похоже, я совсем разучился вести себя с женщинами. И чего я добился. Только расстроил тебя. Пойдем.

С этими словами он взял из ее