Генка всегда был таким. Грубым и прямолинейным на грани с хамством. Раньше она очень любила в нем эту черту. Если ей требовалось искреннее мнение, лучшего человека и найти было сложно. Как ни горька была правда, он никогда не пытался подсунуть вместо нее малиновый чизкейк. Оттого ценность его похвалы была равна почти что слитку золота.
В то время, как другие люди раздавали комплименты налево и направо, словно дешевые фантики, в желании польстить, заручиться полезными контактами, что-нибудь получить от тебя, да хоть бы и просто денег занять, Генка был не таким.
Это был человек дела, который мало заливал соловьем о твоей красоте и уме, а просто брал и делал. И если от него ты услышала хотя бы ползвука о своем таланте в чем бы то ни было, можно было быть уверенной, что ты и правда талантлива.
Она улыбнулась сквозь пелену, вспомнив, как пыталась козырнуть перед Генкой своим знанием английского. Как-никак, в спецшколе училась. И как он тогда этот самый английский разнес в пух и прах. Еще бы. Выпускник одного из лучших вузов города, закончивший его с красным дипломом! Но тогда ей было обидно. Она вспомнила, как целых два дня с ним за это не разговаривала. За то, что он обломал ей крылья своей бестолковой критикой.
Вот и сейчас тоже. Идет себе, как дура, и обливается слезами от обиды. А ведь то, что Генка так неделикатно ей представил, было ничем иным, как правдой.
Она вспомнила, в какой мусорной корзине находилась перед тем, как собрать чемодан в ту злополучную поездку в Хургаду. Сейчас, оглядываясь назад или, может быть, вперед, она видела, что ее бегство было ничем иным, как попыткой бегства от себя.
Но разве можно убежать от себя?
Уедь ты со своим чемоданом хоть на остров Пасхи, твои тараканы навечно прописаны в твоей голове, а значит, поедут вместе с тобой.
Паскудная страсть к никогда не любившему ее человеку высосала ее практически под ноль, выдоила, словно корову в военное время, состарила и разорила, под завязку наполнив желчью разочарования. Буквально за пару лет из горделивой, удачливой женщины она превратилась в сгорбленную старуху, зажиравшую свои проблемы, словно голодный глист. Да, черт побери, ее взгляд был именно протухшим!
Потому, что ее жизнь протухла и завоняла, как разложившийся труп, в тот самый момент, когда она разменяла себя на медяки по дешевке.
И как-то незаметно так вышло. Вроде бы еще вчера, хохоча на весь аэропорт, она летела к встречавшему ее Антону, и вдруг раз! Смотрят на тебя из зеркала мутные глазницы немощной старухи, сил у которой осталось лишь на то, чтобы любовно собирать последние ошметки внимания, которые ей с барского плеча швырял прямо на пол Антон.
Вот в таком состоянии и застал ее Генка. Пусть из-за каких-то глюков время перелетело на три года назад, пусть. Но суть от этого не изменилась. Она была трухлявым дуплом. И нечего на это обижаться. Сама себя выпотрошила, колода пустая.
Выйдя из этой мыслительной комы, она вдруг спросила:
– Ген, а зачем мы идем на стоянку? Пойдем к центральному входу, там быстрее такси поймаем.
– Подожди немного, тебя ожидает сюрприз. – Генка таинственно улыбался. От его унылого настроения, казалось, не осталось и следа.
Заведя ее куда-то вглубь парковки, он нарочито небрежно щелкнул пультом дистанционного управления. Неподалеку заморгали габаритные огни у….о боже, она не верила своим глазам! Перед ней стояла там самая «двойка», которую они смотрели у деда. Генка, все же, ее оформил! Боже, ну и характер!
Через пару дней хранитель ее прошлого традиционно дежурил возле подъезда. Они собрались, наконец, начать свою загадочную миссию. Подъехав к зданию на Петровке, нельзя было не удивиться наличию на улице свободных мест.
«Ах да, сегодня же суббота», – подумала она. Кажется, они приехали вовремя. Уже через считанные месяцы парковка станет платной. И кстати, она до сих пор не знала, как ей пользоваться.
По сценарию Генка должен уйти на работу, оставив ее в машине наедине с группой Queen и песней «Кто хочет жить вечно7».
Для этой цели она записала песню на кассету, в очередной раз удивившись, как и где Генке удалось раздобыть кассетную магнитолу, поставить ее в свою машину, да еще и кассетный магнитофон найти. Похоже, в ее отсутствие времени даром он не терял.
Ее спутник вышел из машины, оставив в замке зажигания ключи. Куда он пошел, было непонятно, да и, наверное, не так уж и важно. Она нажала на пуск. Из динамиков полилась меланхоличная композиция. Откинувшись на спинку автомобильного кресла из выцветшего кожзаменителя и закрыв глаза, пассажирка «двойки» внимательно ее слушала, отматывая пленку своей жизни назад.
Помнится, она прождала тогда Генку около двух часов, и когда он вернулся, ее возмущению не было предела. Как он мог оставить ее одну на этой улице так надолго? Он что-то пытался ей объяснить про срочную работу, но она была просто взбешена. То ли песня о бренности жизни на нее так подействовала, то ли что-то еще, но ярости ее не было предела. Как он мог тратить ее жизнь на ожидание неизвестно чего!
Тогда они поссорились, она выскочила из машины, наотмашь хлопнув дверью.
«Нет у нас шансов, все предрешено»8, – кассета была беспристрастна, как и тогда.
Вдруг она подумала, что не хочет опять здесь сидеть и ждать, снова участвуя в этом балагане. Она решила избавить и себя, и Генку от мучительных разборок и просто вышла из машины, тихо закрыв за собой дверь и засеменив вниз по Петровке в направлении Большого Театра. Какого черта она здесь делает, если все предрешено.
Глава 7.
Вернувшись домой на метро, она не успела толком закрыть за собой дверь, как домофон противно запищал. Сняв трубку, она услышала Генкин голос.
– Куда ты опять подевалась? Я вернулся, а тебя и след
