Под кожей противными тараканами ползли мурашки. Похоже, Генкино присутствие в ее жизни многое намерено в этой самой жизни осложнить. Он собрался втянуть ее в преступные махинации с документами, а теперь еще и незаконное проникновение в чужую квартиру. А что, если она, все же, сходит с ума, Генка ей только мерещится, и когда полицейские поймают ее на квартире с поличным, то посадят за попытку ограбления? Насколько она помнит из историй всяких там серийных убийц и маньяков, которые резали людей в парковых кустах по причине съехавшей набок крыши, у них тоже была какая-то высокая миссия. Многие их них на допросах рассказывали, что слышали голос Бога, и якобы это он велел им убивать нечистых на руку грешников. На самом же деле они слышали голоса своей шизофрении, до которой не успел добраться уставший психиатр.

– Не бойся, – Генка словно читал ее мысли, – в квартире сейчас живет только сестра. Ты ведь помнишь Оксану? Я проследил за ней и узнал, что она с мужем уехала на выходные на Кипр. Лучшего времени и придумать нельзя.

– А где же твой брат?

– Большим человеком стал. Работает сейчас в дипмиссии в Париже.

Она даже присвистнула. Не от зависти, нет. Просто очень захотелось посвистеть.

– Но как ты собираешься проникнуть в квартиру?

– На этот счет не беспокойся. Я знаю Оксану, это ужасно консервативная девчонка. Она ненавидит перемены больше, чем кто бы то ни было. Не удивлюсь, если тот ключ, который я нашел у себя в кителе, подойдет к нашей двери. Ведь на день своей так называемой гибели я жил в этой самой квартире.

Она лишь тихо вздохнула, не в силах больше сопротивляться безумию.

Вечером они вышли из вестибюля станции метро «Баррикадная». Генка, похоже, ликовал.

– Смотри! Здесь все осталось почти таким же, как прежде. Та же высотка, зоопарк, даже кинотеатр «Барикады» на месте! Словно и не было этих двадцати лет, а я никуда не девался.

– Не совсем так, – пробубнила она, – в девяносто девятом восстановили католический костел на Малой Грузинской.

– Весьма любопытно. Раньше там было нечто весьма пугающих видов. А сейчас как все выглядит? Хотелось бы посмотреть. Он открыт? Давай как-нибудь туда сходим?

– Да, собор – действующий, на католическую службу, думаю, нам ходить незачем, а вот на концерт органной музыки билет достать можно.

– Намек пронял, билеты будут! Но ты посмотри, посмотри сюда! Кинотеатр-то стоит на месте, как раньше! – Генку переполняли чувства. – Помню, как ходил смотреть сюда мультфильмы с мамой. Какое же это было время! А потом мы ели мороженое и гуляли возле дома. Это просто невероятное чувство, как будто вернулся в детство! Ты понимаешь, Оль?

Глядя на резвящегося Генку, она решила, что сейчас не лучшее время для рассказа о том, что кинотеатр зачем-то закрылся.

С одной стороны было лестно, что после его чудодейственного возвращения он первым делом примчался к ней, а не поехал на Баррикадную, к себе домой, но оттого радости не прибавилось.

Когда они подошли к заветному дому, на нее холодной лавиной нахлынули воспоминания. Вот они, хихикая, пробегают мимо консьержки к лифту, стараясь остаться незамеченными, вот они стоят на балконе, оглядывая взглядом зоопарк. Сваленными клочьями эхо доносило до нее обрывки прошлого. Она вспомнила, как одним ярко-желтым сентябрьским днем, набросив на плечи куртки, они курили на балконе, такие влюбленные и наполненные счастьем.

– Если нам повезет, мы услышим бегемота.

– Бегемота?

– Да. В зоопарке живет бегемот, и когда приходит время его кормить, он бывает склонен заявить о своих правах.

Донеся воспоминания, эхо подбросило их вверх, сворачивая в причудливые узоры. Здесь был счастлив не только Генка. Здесь была счастлива и она тоже. Здесь зародились ее надежды, здесь же и рухнули, как город под бомбежкой.

Она не заметила, как едва прикоснувшись к дверной ручке, опустила руку, почти незаметно развернулась и медленно побрела в противоположную сторону.

Генка догнал ее.

– Ты чего?

Она брела прочь, прочь от разбившихся об айсберг надежд, не слыша его.

Он обогнал ее, перегородил дорогу, схватил за руку и заглянул в глаза.

– Прости. Я все это время думал только о себе. О том, как найду тех, кто желал мне смерти, и разгадаю, наконец, ту страшную загадку, не дающую мне покоя уже столько лет. Но я как последний идиот не подумал, что тебе может быть больно все это вспоминать. Я всегда был дураком. Тогда был, и остался им и сейчас. Пойдем, я провожу тебя домой. Похоже, не пришло еще время для этой квартиры. Я раздобуду свидетельство один, ты не волнуйся ни о чем, Оль. Он легонько приобнял ее и поцеловал в краешек волос на виске. Видя, что она особо не сопротивляется, он обнял ее уже крепче.

Когда она вернулась домой и закрыла за своим провожатым дверь, клочки воспоминаний накрыл плотный, густой туман. Она ходила в этом тумане туда-сюда по своей полупустой квартире. Ей все время слышался разливавшийся колокольчиком собственный смех, смех надежд и счастья, от которого не было спасения.

В старой Генкиной квартире не было места для новоиспеченных влюбленных, поэтому он не нашел ничего лучше, чем притащить откуда-то раскладушку и поставить в гостиной. На ней они спали, а иногда дурачились, со смехом бегая вокруг и пытаясь ущипнуть друг друга за не слишком защищенные одеждой места. Казалось, они были такими детьми тогда. Да что казалось, она и была ребенком, лишь недавно пересекшим вброд рубеж совершеннолетия. Этот смех она слышала и сейчас.

Ее пальцы непроизвольно открыли сумочку, нервно шаря в поисках сигарет, как вдруг натолкнулись на что-то жесткое. Выудив странный предмет, она обнаружила в сумочке диск с альбомом Элтона Джона. Тот самый⁴.

Видимо, Генка зачем-то подсунул найденный в гараже артефакт ей в сумочку. Захотел, чтобы она что-то вспомнила? Задумчиво открыв пластиковую коробочку, она вставила блестящий диск в музыкальный центр. Слушая свои воспоминания песню за песней, она улыбалась.

Зазвонивший телефон показал довольный Генкин оскал. Поставив оскал на громкую связь, она продолжала слушать.