Мы с ребятами недавно приехали в Калининград, в 6 утра заходим в гостиницу. Следите за логикой. В 6 утра с вещами мы зашли в гостиницу. Стоим. Подходит швейцар, спрашивает:

– Чё вам?

Я ему говорю:

– Послушайте, сейчас 6 утра, мы с вещами приехали в гостиницу. В гостиницу. В гостиницу. В 6 утра. С вещами. Чего нам? – Большая пауза. – Думайте, думайте… – Опять большая пауза.

Он мне говорит:

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка… – Это новый генотип человека, во всём мире называется «хомо советикус».

Мы с этим режиссёром пошли в пивбар, я решил угостить его пивом. Это у них там 90 сортов, а у нас один сорт пива – пиво. Кислое, разведённое, фирменное. Наш, российский пивбар – килька, засиженная мухами, сильно засиженная, пиво – пена там и не ночевала. Анализ, что по объёму, что по цвету… и по сути. Только в России есть обгрызенные кружки для пива. Толстенное стекло. Как это можно? Любой помрёт, если разгрызёт такое. Наши держатся каким-то образом. Англичанин притронуться не может к этому пиву, ему противно. Знаете, как русских угощают кумысом, а там плавают лошадиные волосы… И тут так же… Вдруг появляется человек, который просто ждёт, что кто-то не допьёт. Наш человек, видимо, живёт в пивбаре. Сизое лицо. Даже не сизое, а цвета цирроза печени после одеколона «Ромео и Джульетта». Он видит, что два вшивых интеллигента сейчас не допьют, надо попросить… Но раз интеллигенты, надо по-интеллигентному выразиться. А как сплести фразу, он не знает. Думал-думал и сплёл:

– Какао, она жажду не утоляет, а вот пиво, та – да.

Режиссёр мне говорит:

– Переведи, чего он сказал.

Как я могу перевести «пиво, та – да»? Наша жизнь, Жванецкий прав, не переводима ни на один язык мира…

Мы с этим режиссёром прилетаем в город Минеральные Воды. Название города над аэропортом – «Минеральные Оды». Он меня спрашивает:

– Как название города?

– Ну понимаешь, это как бы у вас в Чикаго было бы написано «Икаго».

– А зачем нам писать «Икаго»?» – И я не понял, кто дурак в этой ситуации.

Потом мы с ним заходим в зал ожидания. Режиссёр, зная мою любовь к плакатам, говорит:

– Переведи мне два плаката.

– Где?

– Над урной. Над урной два плаката.

Тут даже я захохотал, хотя я ушлый человек, много за свою жизнь плакатов видел. Первый: «Соблюдайте чистоту, чистота – залог здоровья». Второй: «Плюйте в урну, она ваш друг».

Он меня спрашивает:

– Чего, совсем напряжёнка с друзьями у вас в стране?

– Да нет, это просто урну к предвыборной кампании готовят.

Мы подходим к дверям лифта в гостинице. Ну напишите, как во всех нормальных странах: «Не более трёх человек». Нет, наши толстолобики решили образное мышление проявить и нарисовали на дверях лифта трёх чёрненьких человечков и одного красненького. Красненького перечеркнули чёрным крестиком. Вот как вы думаете, что иностранец, увидев это, мог меня спросить? Без шуток… Совершенно серьёзно:

– Скажи, а что, коммунистам нельзя в лифт заходить? – Он не шутит, в этом-то прелесть его логики, цивилизованной логики!

Мы поехали из Сочи в Москву на поезде, и поезд стоял минут двадцать. Я предложил пойти посмотреть наш исконно российский вокзал. Мы вышли. Действительно, всё как должно быть. Зал ожидания, шумно, гамно… Пахнет ногами и колбасой, что в принципе одно и то же… Около касс многодневные очереди, наплёвано семечками, описанные дети ползают между ногами. И вдруг вбегает женщина, это только у нас есть такие, у которых на руке написано «дежурная», чтобы её, не дай бог, с обычной женщиной не перепутали… Здоровая такая, на полотёра похожа. Встаёт в стойку, видит, что наплёвано семечками, и как закричит на весь зал ожидания: «Кто нахарькив»? И вдруг выбегает человек из очереди. Он, видимо, дня два ждал билет «на Харькив». Вам ха-ха-ха, а он к ней подбегает радостный и говорит: «Я на Харькив!» Она ему как врежет «по харькиву»! Как вы сможете объяснить нормальному человеку, что тот хотел в Харьков, а получил по уху?

А потом я поселил англичанина в гостиницу… И он почувствовал себя примерно так, как герой одного моего рассказа, шпион, засланный в СССР и не выдержавший нашего быта. Ему, англичанину, режиссёру с Би-би-си, звонят в номер гостиницы из администрации и говорят: «Завтра в 7 утра будьте готовы, к вам придут менять линолеум». Все нормальные люди похохотали бы, плюнули на этот линолеум и продолжали бы спать дальше. Но англичане не такие. Им сказали придут, значит, придут. В 7 утра он проснулся, оделся, сидит и ждёт, когда придут менять линолеум. Что такое линолеум – понятия не имеет. Пять дней ждал, на шестой меня спрашивает, робко так, что означает выражение «менять линолеум»… Я ему говорю: «Это пароль».

Однажды мы гуляли по городу. Простите, я сейчас буду говорить о неприятном, но быт наш неприятен, а с быта зачастую начинается философия. Вообще древние считали, что по дорогам страны познается её экономика, а по туалетам – культура народа. Он меня спрашивает:

– У вас туалет тут есть где-нибудь рядом?

Я сам поначалу не понял, что сделал, сказав:

– Да ради бога, вон привокзальный.

Вы пробовали когда-нибудь иностранца водить в привокзальный туалет? Нет? Попробуйте. Такой эффект – прошибает на всю жизнь. Не надо на выставки, только в туалет и только в привокзальный. У них ведь на Западе туалеты со стенками и с дверцами, чтобы видно не было. А у нас ведь… широка страна моя родная. Он зашёл – и не понял, что это. Я ему объяснил, что ему делать надо. Он побагровел и говорит:

– А нельзя ли меня чем-нибудь накрыть? – после чего сказал фразу, от которой хочется и смеяться и плакать одновременно: – Майкл, скажи, а зачем в полу вырезаны дырочки, если туда все равно никто не попадает?

О какой перестройке может идти речь, если мы в дырочки не попадаем? Причем дырочки – в форме сердечка. Такой русский дизайн – в самое сердце…

Улетая в Англию, он сказал:

– Детям завещать буду, чтобы в вашу страну не ездили никогда в жизни…

В те годы настолько неустроен был наш быт, что преклонение перед западным образом жизни казалось естественным. За «жизнь туловища», так хорошо устроенную на Западе, мы безоглядно жертвовали всем, что было у нас, в том числе и «жизнью нашей славянской души»…

Правда, «жизнь туловиша» нам наладить так пока и не удалось, а вот потери оказались велики: замечательное советское кино сменили третьесортные голливудские боевики, высочайший уровень образования был сломлен всего тремя буквами «ЕГЭ» и «платными образовательными услугами», старики остались практически без средств к существованию, особенно если соотнести размер пенсий с платными