– Корнова дыра – это тот городок, в котором как мне помнится, я вытащил из тюрьмы бездомного глупого мальчишку. Но, наверное, сделал это зря, все равно из него ничего путного не вышло.

– Ну, во-первых у моего города не было названия. А во-вторых не тебе судить, что из меня вышло, а что нет, – огрызнулся я.

– Ну, во-первых, – передразнил меня Клэйборн, – все в этой жизни имеет свое название. А во-вторых, я буду тебя осуждать. Ведь именно я привел тебя сюда и, совершая глупости, ты очерняешь меня, заставляя считать всех, что я сделал неправильный выбор. Насколько я помню, в прошлый раз мы встретились в точно такой же ситуации. Опять тюрьма и ты опять по ту сторону решетки. Только в этот раз у меня нет ни ключа, ни желания вытаскивать тебя отсюда. Смотри, как бы твоя любовь посещать тюрьмы не стала закономерностью, а то так и до петли недалеко. Впрочем, что тебе до меня, ведь у тебя есть своя голова на плечах, пусть и пустая. К тому же, ты все равно не слушаешь советов других людей.

– Как раз после таких вот советов я попадаю в неприятности, – выкрикнул я.

– Значит, ты слушаешь советы не от тех, кого следует. Это еще одно доказательство твоей глупости, – Клэйборн развернулся и пошел прочь, увлекая за собой Тавиша. Вместе со светом его факела меня покидала и надежда.

– Как ты смеешь говорить мне, что я тебя опозорил, – зло выкрикнул я ему вслед. – Ты сраный Искатель. Изгой, который опозорил свой орден.

Непонятная ненависть снедала меня изнутри. Я с силой вцепился в прутья решетки отделяющей меня от моей свободы, которой я так всегда гордился. Но убийца не ответил, он ушел, и последнее что я услышал, был вопрос Тавиша.

– Как мне к тебе обращаться?

– Если уж на то пошло – Клэйборн, – ответил ему убийца и мрак поглотил их голоса.

Я остался один в темноте и смраде темнице. Факел, горевший в коридоре, давно прогорел. Я вернулся в свой угол и улегся на гнилую солому. Так и лежал, не смея пошевелиться, пока сон не поборол меня.

Когда я проснулся, меня встретила все та же тьма и два красных горящих глаза наблюдавших за мной с другой стороны камеры. Но и они пропали, когда их владелец понял своим крошечным крысиным мозгом, что я еще жив, и полакомиться мной, не получиться. Я привстал и уставился в темноту. Так и пошли мои дни заключения. Иногда мне приносили еду и воду, которые казалось, с каждым разом становились все отвратительнее. Дважды меня навещал мастер Лайкиом, чтобы осмотреть мои раны и сменить повязки. Один раз я попытался с ним заговорить, но он лишь гаркнул на меня велев заткнуться, и покончив со своей обязанностью, ушел.

Время здесь текло так медленно, что мне казалось, что я уже состарился. У меня даже кости ломили, словно у старца, хотя в этом, скорее всего, винить стоило сырость темницы. Голова меня уже не беспокоила, а вот спина докучала. Каждый раз, когда мастер Лайкиом менял повязки я кричал, а он лишь только тихо ругался себе под нос. В общем, я уже практически смирился с тем, что умру в этой камере. Я все чаще погружался во сны, и просыпаться мне не хотелось. А порой я даже не мог понять, где явь, а где сон.

Мне снились улицы моего городка. Я бежал в толпе остальных детей, громко крича и смеясь. Мы пронеслись через весь рынок, сметая все на своем пути, и люди посылали проклятия нам вслед. Вот мы свернули в переулок между домов, выбежали к реке и побежали вдоль ее крутого берега. Внезапно я оказался в воде, я не помнил, как попал сюда, сорвался ли, прыгнул сам, но я тонул. Я пытался кричать, но изо рта вместо слов вырывались лишь белые прозрачные пузырьки и, поднимаясь вверх, исчезали. Внезапно чья-то рука схватила меня за волосы и вытащила из воды.

– Маленький ублюдок, – плащ мужчины доставшего меня из воды развевался на ветру. Белоснежный, с оттиском кровавой ладони. Кровавая рука, подумал я.

– Отпусти его, – раздался жесткий и в то же время ласковый женский голос.

Мужчина исчез, а я лежал на мягкой траве, и голова покоилась на хрупких девичьих коленях.

– Все будет хорошо, Ардос, – мягкий голос Лии успокаивал, она гладила мои волосы, пропуская их через свои пальцы. – Все будет хорошо. А теперь тебе надо проснуться.

– Но я не сплю, – ответил я ей. А если даже и так, то я не хотел просыпаться. Мне нравились ее прикосновения к моим волосам, ее голос, который так успокаивал, я должен быть с ней. Вот чего я хочу.

– Мама, – прошептал я, это чуждое прежде мне слово.

– Проснись, – повторила она мне. – Тебе надо проснуться.

Я резко открыл глаза. И увидел свет. Надо мной стоял человек с факелом в руках и тыкал меня в бок носком сапога.

– Эй, вставай, подох что ли? Чего глаза лупишь. Идем, тебя хочет видеть магистр.

Я медленно поднялся. Ноги мои одеревенели, и я чуть было не рухнул обратно наземь, но все же смог удержаться на них. Я двинулся вслед за мастером с факелом, еле передвигая своим неуклюжими затекшими ногами, которые казались теперь мне чем-то чужим, не имеющим никакого отношения к моему телу.

Когда мы поднялись вверх по ступеням и вышли из Руки Убийцы, мастер Ласир, как оказалось, это был именно он, повел меня прямиком в Глаза Убийцы. На улице уже смеркалось. Время ужина, устало подумал я, и в животе у меня жалобно заурчало, как бы печально соглашаясь с моими мыслями. Одно было хорошо, все ученики находились на ужине, и никто не видел меня грязного и исхудавшего. Когда мы пришли к дверям магистра, мастер Ласир оставил меня с мастером Салом, а тот велел подождать. Ждать пришлось довольно долго, и это ожидание далось мне нелегко. После времени проведенного в камере я сильно ослаб. Ноги мои дрожали, и мне казалось, что у меня жар. Хотя, наверное, так оно и было. Спина ныла не только от ран, но и от напряжения. Я отвык столько стоять.

Наконец когда я уже практически валился с ног, двери в кабинет магистра открылись и оттуда стали выходить мастера. Большинство сделали вид, что не замечают стоящего у противоположной стены грязного ученика, другие же, бросая пренебрежительные и брезгливые взгляды, отворачивались. Лишь в глазах мастера Пада, я увидел проблеск сочувствия, а может мне это только показалось. Когда последний из мастеров покинул кабинет, мастер Сал велел мне войти.

Войдя в кабинет, я вновь оказался в полусумраке освещаемым лишь несколькими свечами. Но здесь было намного светлее, чем в темнице и моим привыкшим к темноте глазам не стоило труда приспособиться к обстановке.

Магистр сидел за столом, склонив поседевшую голову над каким-то манускриптом, и казалось, не замечал моего присутствия. Я откашлялся, пытаясь привлечь его внимание. Силы мои уже были на исходе.

– Я слышал, как ты вошел. Точнее почувствовал, от тебя воняет как от задарской свиньи, – сказал мне магистр, не поднимая головы. – Сядь вот туда. Сейчас я тобой займусь, вот только закончу кое с чем.

И он указал мне пером, которое держал в правой руке, на стул стоящий чуть правее от меня. Я тут же выполнил его указание и с облегчением плюхнулся на твердое сидение стула, вытянув вперед дрожащие ноги. Старик некоторое время водил обратной стороной пера по манускрипту, бормоча что-то невнятное себе под нос. Потом со вздохом отложил его в сторону и, подняв голову, внимательно посмотрел на меня.

– Итак, ученик Ардос, – он постучал скрюченными пальцами по столешнице. – Тебе бы стоило помыться, пахнет от тебя, мягко говоря, отвратительно.

– В камере, которой я сидел цветами не пахло, да и воды там я не наблюдал, кроме той, что приносили в маленькой кружке, с мерзким затхлым вкусом, пытаясь выдать ее за питьевую, – грубо ответил я.

– Хм, да уж, ты так и не научился самообладанию