Сны ему иногда мешали своими видениями, снились битвы, в которых он побывал, снилось, как стучат в его окно и зовут на новую войну, которой нет конца, и он отправляется, и снова слышит, как хлюпают весла по воде, как шумит море и бьют пушки, но эти сны о войне не пугали его так, как те, что вели куда-то в неведомое, когда он бродил в каких-то неизведанных просторах, где-то на обочине долгой серой ночи, в прохладной темноте под молчаливым, как гроб, небом, а лунный свет все отвердевал и сунулся по поверхности земли, как невод, зачерпывая каждое живое существо, также заблудившееся в этих сумерках. Так, идя наугад в своем сне, он вдруг увидел перед собой что-то темное, а коснувшись рукой, нащупал стену – влажную и скользкую, под пальцами закопошились слизни. Где начало этой стены и где конец? Он шел вдоль стены, скользя по ней рукой в надежде нащупать ворота, и при этом чудилось ему, что кто-то неизвестный крадется за ним, как убийца, что-то там двигалось в его сторону, что-то похрустывало на сухих ветвях и дышало в спину. Он боялся обернуться, хотя дыхание уже обжигало ему затылок. Наконец рванулся и проснулся весь в поту.

Сны поспешно растворились, повстречавшись со светом, хотя и довольно тусклым и робким, а заспанные глаза начали различать образы реального мира, последние минуты перед сном и первые после пробуждения – это моменты, которые не позволяют сориентироваться: жив ты или умер, это как переход от тени к свету, когда теряется острота образа и все окутывает хаос, но знакомые предметы приобретают медленно узнаваемые очертания, а сознание, с неохотой покидающее неизвестные территории, удивляющие своей таинственностью, теперь успокаивается и обретает свое место в пространстве.

Аптекарь плеснул холодной воды в лицо. Из кухни доносился запах еды: Айзек наконец дорвался до печи и с удовольствием распоряжался там, удивляя хозяина своими кулинарными талантами. В этот раз на завтрак была гречневая каша с молоком. Завтраки были простыми, зато на обед Айзек готовил всегда ароматный суп и что-нибудь из мяса, которое покупал каждое утро у одного и того же мясника – австрийца Кугеля. Его мясная лавка отличалась чистотой и не шокировала запахами. Сюда опасались соваться собаки, потому что крепкий парень с палкой в любой момент мог пересчитать им ребра. Пан Кугель знал Айзека еще с тех пор, когда он был уважаемым купцом, и очень обрадовался, что сейчас ему, наконец, повезло в жизни и он нашел применение всем своим разнообразным способностям.

Позавтракав, Лукаш решил пойти к реке посмотреть, не прибыл ли корабль из Португалии, на котором должны были доставить ему много ценного товара. Рассвет медленно вливался в город по тихим переулкам, как слепец, нащупывая удобный путь, и пытался вытолкнуть мглу, уютно улегшуюся между домами, разбрасывая здесь и там, как тайные знаки, сизые клочья тумана, а город вбирал их и поглощал, будто несытый удав. По дороге Лукашу встречались проститутки с помутневшим взглядом, которые тянулись домой после ночных оргий, из шинков вываливались заспанные и захмелевшие моряки и, шатаясь, брели к своим кораблям.

Мгла таинственна и непроницаема, загадочна и тревожна, но иногда хочется всматриваться в нее, пронизывать ее взглядом, хотя это все равно, что пытаться разглядеть дно в ведре с молоком, а однако же она очаровывает и привлекает взгляд. Мгла, которая заволокла Полтву, была столь же загадочна и маняща; мачты подплывающих кораблей лишь верхушками выглядывали из нее, словно шпили соборов из снежных лавин, а из непроглядной мглы раздавались возгласы моряков, хлюпали весла, скрипели мачты и канаты, небрежно скрученные паруса звонко хлопали и трепались на ветру, чайки клекотали и кричали, и в небе закипал их лёт, плескалась река и накатывалась на берег. Но понемногу корабли преодолевали мглу, и можно было их рассмотреть. Из двух только что причаливших кораблей спустили на воду лодки и высадили путешественников. Лодки одна за другой выползли на гравий, прибывшие вышли на берег с сумками и мешками, сундуками и ящиками, и вскоре исчезли в улочках, а лодки вернулись за остальными.

Корабля из Португалии не было, зато причалил корсарский корабль из Дюнкерка, который, словно черный лебедь, грациозно вынырнул из густого тумана. Сначала появился нос, украшенный вырезанной из тиса Венерой, а затем натянутые белые паруса, увенчанные голландским флагом. На носу стоял капитан; держал руку на эфесе шпаги и свысока поглядывал на толпящийся люд, даже дыхание затаивший от той красоты, которая надвигалась на него. Казалось, если бы корабль, причаливая, не остановился, а двинулся дальше на берег, толпа даже не расступилась бы, очарованная им и загипнотизированная, как кролик удавом. Но корабль встал и бросил якорь. Корсары грузили на лодки товары, которых с нетерпением ждали толпы народа, чтобы быстренько скупить все, не особо рассматривая, ведь известно, что у корсаров всегда есть чем поживиться. И когда лодки приближались к берегу, перекупщики сбивались в неуправляемый сгусток тел, который находился все время в нервном движении и толчее, а кое-кто даже вырывался вперед, заходя чуть ли не по пояс в воду, чтобы первым коснуться рукой какого-нибудь мешка и, угадав его содержимое, первым же услышать цену.

Сразу за корсарским причалил корабль из Кенигсберга, с него тоже спустили шлюпки. Аптекарь стоял на берегу и завороженно ловил все звуки, он уже никого не ждал и никого не встречал, ведь прибывшие корабли его не интересовали, но что-то ему подсказывало, что на берег вот-вот сойдет кто-то очень для него важный, хотя он и не понимал, кто бы это мог быть. Через минуту с лодок, причаливших к берегу, вышло несколько купцов, галдевших по-испански, четыре шотландских воина в клетчатых юбочках, у одного была на плече волынка, остальные были немцы.

С каждым таким кораблем Львов разбухал, разрушались очередные препоны, и мир распахивался настежь, чужие голоса сплетались в хоры и раздавались в торговых кварталах, где магазины и палатки жались один к другому, и из каждого доносились галдеж, гогот, восклицания. А среди всего этого гула внезапно выстреливал в небо невероятно звонкий крик мальчишки, которого нанимали армяне, сарацины или турки, чтобы он как можно громче расхваливал их товар. Но пока еще господствовало утро, палатки только открывались, извещая об этом громким хлопаньем ставен, прибывали сотни фур с товаром, безжалостно громыхая разводными мостами, переброшенными через фортификационные рвы, торопясь к главным воротам – Краковским и