Петрунь показывал ему часы, и вроде как он где-то их уже видел, но не может вспомнить где, а пан Михал не поможет? При этом доктор прищурил глаз и внимательно посмотрел на Регулу, а тот вдруг почувствовал, как сердце его проваливается в пятки, и стал жаловаться на головную боль.

– Этот ветер, знаете… – Он подбирал слова, но все время замолкал и, наконец, махнул рукой, давая понять, что плохо себя чувствует.

Доктор пожелал ему доброго здоровья и ушел. Регула выпил настойку и успокоился, но ночью не мог уснуть – из головы не шел Петрунь. Едва дождавшись рассвета, он подскочил, написал на листке несколько предложений, сложил вчетверо и, залив сургучом и подсушив, спрятал в карман. Через несколько минут он уже бежал к костелу Святого Андрея – монахи вставали рано и можно было кого-то застать. Но в костеле не было ни души, хотя с ризницы доносились голоса. Регула огляделся и увидел у исповедальни монаха в капюшоне. Он опрометью влетел в исповедальню и протарахтел то, что лежало у него на душе и душило его, а затем вручил монаху свое письмо, которое надлежало распечатать в случае его внезапной смерти. После того, как эта гора свалилась с его плеч, он вернулся домой и, окончательно обессилев, упал на кровать и уснул. К обеду он спустился в магазин. Там распоряжался его сын. Он рассказал, что очень выгодно продал свиток шелка и что пан Грозваер уже дважды заходил и спрашивал хозяина. Регула на такую новость отреагировал нервно, засуетился и хотел было улизнуть, но пан доктор не замедлил явиться, и снова его могучая фигура выросла в дверях магазина. Как выяснилось, у пана доктора к Регуле было срочное дело, потому что он ждал прибытия товара из самого Китая и очень хотел посоветоваться с таким хорошим специалистом, как лучше этим товаром распорядиться, а потому был бы рад, если бы пан Михал заглянул к нему на небольшое угощение. Однако у Регулы не было аппетита, и он отнекался. Когда доктор ушел, он налил настойки и махом выпил. После полудня он спустился в подвал по крутой и узкой каменной лестнице, низко наклоняя голову, окинул взглядом свитки тканей, подошел к полкам, взял ящик с разными пуговицами и направился к выходу. Когда он стал подниматься по лестнице, ему показалось, что кто-то за спиной глухо кашлянул. Лавочник оглянулся, но в тот же миг ему на голову со страшной силой рухнул каменный потолок. Шея хрустнула, и он повалился с лестницы, даже не вскрикнув, ящик выпал из рук, пуговицы рассыпались.

Смерть Регулы не вызывала никаких подозрений – каждый мог грохнуться головой о камень, особенно после того, как немного причастился.

Парусный корабль «Сан-Иеронимо», принадлежавший к типу пинас, от латинского названия сосны, из которой был изготовлен, отчалил от порта Дюнкерк в начале июня 1647 года, через более чем полгода с тех пор, как французы вместе с запорожскими казаками отбили Дюнкерк у испанцев. Пинас был одним из любимых кораблей корсаров севера, а Дюнкерк в последние годы как раз стал их надежной базой. Испанцы давали корсарам специальные разрешения на захват и грабеж судов, которые принадлежали врагам испанской короны. «Сан-Иеронимо» был одним из них, а его название – одним из многих, которыми этот корабль нарекали. Вовремя сориентировавшись в ситуации при штурме Дюнкерка, капитан Корнелис ван Марлант быстренько переметнулся на сторону французов и поддержал их штурм своими пушками. Зато теперь он мог спокойно отправиться туда, куда ему хотелось. На корабле было немало награбленного товара, который французы не конфисковали, и его надо было распродать.

На носу, опираясь на фальшборт, стоял красивый юноша и смотрел щурясь на горизонт, где скоро должен был появиться Гданьский порт. Шляпу свою он держал в руке, чтобы ее не сдул ветер. За все дни путешествия никто из пиратов не смел его задеть какими-либо бессмысленными разговорами или вовлечь в свою компанию. Капитан Корнелис строго запретил это, и корсары знали причину, потому что именно этот юноша, которого звали Лоренцо ди Пьетро, спас капитану жизнь, когда тому раздробило ногу из мушкета. Юноша – а он был доктором медицины Падуанского университета – умело остановил кровотечение, пережал капитану яремную вену, отправив его, таким образом, в небытие, и отнял раздробленную ногу. Теперь капитан хромал на деревянной культе, но зато был жив и полон планов. На радостях он даже выделил молодому доктору отдельную каюту. Но и он не знал тайны юноши, потому что под его личиной притаилась совсем другая личность, настоящее имя которой было Юлиана.

Девушка, переодевшись в парня, поступила в университет, и все годы обучения старательно хранила свою тайну. Ее призванием была хирургия, а лучшей практики, чем военные баталии, еще поискать, и Юлиана отправилась в Нидерланды и присоединилась к французской армии, воевавшей с испанцами. Под Дюнкерком оказалось особенно много работы – бывали дни, когда она оперировала без перерыва, с ног до головы забрызганная кровью, только изредка подремав часок-другой. Чтобы помыться, она должна была ждать ночи и пробираться к каналу, стараясь не попасться кому-нибудь на глаза. За годы такого перевоплощения Юлиана в свои двадцать шесть приобрела уже множество мужских привычек, от манеры ходьбы до голоса, единственное, чего не хватало – растительности на лице, поэтому никто не давал ей больше двадцати лет, не видя в ней доктора, разве что бакалавра.

Хотя с тех пор, как закончились сражения, в которых она принимала участие, прошло уже несколько месяцев, видения кровавых побоищ ее не покидали. Кровь Юлиану давно уже не шокировала, запах смерти стал таким же привычным, как и запах пота. За эти несколько месяцев мирной жизни ее ладони и пальцы наконец снова стали гладкими, избавившись от порезов и царапин. Один мушкетер, которому она вынимала пулю из груди, даже схватил ее за руку и прокусил до крови, раздробив перед тем палочку, которую обычно вкладывали оперированным в зубы. К счастью, подвернулся доктор Иоганн Калькбреннер, который научил ее способу нажатия на яремную вену, после чего пациент на время терял сознание. Правда, когда его пронизывала острая боль, он мог очнуться, однако, предвидя это, раненых воинов привязывали за ноги и за руки к столу.

Целью Юлианы был не Гданьск, а Львов, где капитан собирался распродать оставшийся товар, понимая, что в Гданьске ему все распродать не удастся, ведь остановиться он там сможет не более чем на пару дней, прежде чем спохватятся местные власти и догадаются, с кем имеют дело. Тогда придется на всех парусах давать деру. Зато во Львове законы были более толерантны, и там можно не только все распродать, но и изрядно погулять в местных кабаках