– Мне странно слышать такое от девушки.

– Но ведь вы хирург, кровь для вас – все равно что дождь из желоба.

– Для вас тоже?

– А вы как думали? Когда нам приносили трупы на вскрытие, поначалу меня тошнило, но со временем я привыкла. Иногда эти трупы выглядели подозрительно свежими и еще теплыми. Но никто не жаловался, потому что это были какие-то бродяги, которые и так рано или поздно скончались бы где- нибудь под мостом. Я принимала участие в хирургических операциях, в частности в битве под Дюнкерком. После первой отрезанной ноги, первого вправления кишок в распоротый живот, первого доставания пули из груди – ничто уже не отвратительно и не трогает меня. Я научилась быть холодной, и ни одна смерть меня уже не растрогает. Разве что моя собственная.

Она засмеялась. Лукаш кивнул на шпагу.

– Можно посмотреть?

Девушка подала ему шпагу, Лукаш вытащил лезвие и внимательно рассмотрел. Оно было плоское и обоюдоострое, рукоятка заканчивалась головой льва, из которой выпирали глаза. Лукаш нажал на них, и вдоль лезвия выстрелили из гарды два маленьких тонких кинжала. Их роль была понятна – поймать лезвие врага и вырвать из рук или сломать.

– О! – удивился Лукаш. – Такую шпагу я уже где-то видел. Хорошая работа.

– Мне ее подарил Михал после того, как избрал церковный путь. Даже в образе юноши я должна себя как-то защищать.

– Почему вы выбрали Львов?

– Я здесь родилась, но покинула этот город еще маленькой. Теперь возвращаюсь и к нему, и к самой себе.

– Иногда такое возвращение становится возвращением в одиночество.

– Да, я знаю. Здесь уже никого нет из тех, кого я знала. Во мне еще живут голоса тех людей, но их уже нет. И когда я об этом думаю, меня пронизывает страх, потому что мне кажется, что и меня на самом-то деле нет, что я только отзвук того, кто был до меня. Так тяжело носить в себе чужие голоса, запахи, прикосновения. Они не смываются.

Ее печальные глаза смотрели куда-то мимо аптекаря, их взгляд терялся в окне и исчезал в узких улочках. Аптекарь молчал, ему знакомы были эти ощущения, но он еще не готов был этим делиться, хотя это было невежливо по отношению к девушке – ведь она ему доверилась, а он – нет. Однако он чувствовал настороженность, и словно боялся, что, начав рассказывать что-то личное о себе, слишком сблизится с ней, а кто знает, не окажется ли это сближение преждевременным.

– На самом деле мы никогда не оставляем тех мест, где родились, где прошло наше детство, – говорила она с грустью. – Мы остаемся там навсегда. Та жизнь является нам во сне, мы скорбим по ней и когда утром просыпаемся, то на минутку пробуем удержать сон. Разве с вами такого не бывало?

– Бывало, и не раз. Итак, вы хотите ассистировать мне при операциях? Тогда вам придется и дальше изображать мужчину.

– Я к этому готов, – вдруг сказала она измененным голосом, который мог действительно принадлежать молодому парню.

– О, у вас еще и актерский талант!

– Столько лет притворяться юношей – от этого трудно избавиться. Так как?

– Ну, если меня об этом просит мой товарищ, я отказать не могу. Интересно, ведь если вы учились в Падуе, мы могли где-то видеться?

– А мы и виделись.

Лукаш почувствовал легкую тревогу. Если они виделись, она никак не может спутать Мартина с ним, а это означает, что она знает, с кем разговаривает. Он внимательно присмотрелся к девушке, и то, что ему раньше казалось, лишь стало более отчетливым – да, он где-то видел это лицо и слышал этот голос, но где?

– Странно, что вы не узнали меня, – продолжила она улыбаясь. – Неужели не помните? Я – Лоренцо.

– Лоренцо! – Удивлению Лукаша не было предела. – Лоренцо ди Пьетро? Тот самый ангелочек? Но ведь…

Он запнулся, подбирая слова, но она его опередила.

– Да, я знаю, что вы – не Мартин. Но я также знаю, что здесь нет никакого подвоха, и вы им стали не добровольно, а по желанию самого Мартина. – Заметив удивленный взгляд Лукаша, она пояснила: – Ведь там был еще один свидетель. Мы с Калькбреннером знали друг друга с давних пор, я слышала, что он во Львове, и написала ему, спрашивая совета, к кому могла бы обратиться, чтобы усовершенствовать свою практику. Он назвал вас и очень хвалил. Иоганн также подробно рассказал в письме, как на вас напали разбойники, спутав его с вашим другом. И когда я прочитала, что Лукаш – одноглазый, а Мартин прихрамывает, я спросила, ничего ли он не перепутал. И он ответил, что Лукашем назвался тот, что был без глаза. Я не стала ему возражать, поняв, что, видимо, такова была последняя воля вашего ближайшего друга.

Лукаш потер лоб. Такого он не ожидал.

– Вы меня просто потрясли. Так Иоганн тоже знает, что вы – не юноша?

Она засмеялась:

– Знает, но из другого источника. Он дружил с моим отцом. Отец увлекался разными изобретениями, механизмами и алхимией. Так что у них было много