поцеловал крест. Каспера смутила эта безумная смелость и пренебрежение к смерти. Пока отец читал молитвы, разбойник смотрел куда-то поверх толпы, покусывая длинный ус, и, казалось, парил мыслями очень далеко. Впервые палач почувствовал симпатию к обреченному и уважение к его бесшабашности.

Он знал, что Головач на самом деле не из тех разбойников или повстанцев, которых воспевал народ, потому что он не отбирал у богатых и не раздавал бедным, лишь иногда позволял себе какую-нибудь выходку, поведение его никогда не было благородным. «Меня тоже можно было бы прозвать Головачом», – горько улыбнулся палач и, невольно обратив взор в ту сторону, куда смотрел разбойник, все понял. Головач смотрел туда не от нечего делать – там, позади толпы, на лошади сидела молодая женщина. Ветер трепал ее длинные каштановые волосы, задувая их на лицо. Каспера поразило ее спокойствие. Ничего необычного не было в ее облике. Чтобы лучше видеть, многие сидели на лошадях или на деревьях. Если бы не одно отличие: рядом с ней стоял еще один конь, на котором сидел маленький мальчик, слишком маленький, чтобы самому скакать на коне, поэтому женщина придерживала его одной рукой. Каспер посмотрел на Головача, но его лицо и дальше оставалось невозмутимым.

Лукаш заметил взгляд палача и тоже посмотрел в ту сторону. И вдруг почувствовал, как ему становится жарко – он узнал женщину на лошади. Она пришла попрощаться и прихватила с собой ребенка. Зачем? Чтобы сын увидел смерть отца? Это было довольно странное желание. Разве что… Но тут его размышления прервало неожиданное.

Откуда-то с горы оглушительно прозвучала труба. Все задрали головы – на самом верху Ратуши стоял голый человек с белыми крыльями за спиной и трубил. Тело его было местами облеплено перьями, которые при каждом его движении опадали и, колышась, плавно опускались на людей. Толпа зашумела и стала креститься: «Ангел святой! Ангел! Страшный суд!» Стражники, сдерживающие толпу, нарушили строй, и всё мигом перемешалось. Пожалуй, никто в этот момент не заметил того, что заметил Каспер: Головач спрыгнул с помоста и нырнул в толпу. Женщина подхватила мальчика на руки, освободив второго жеребца, а через минуту два всадника исчезли в глухих безлюдных улочках. Каспер мог помешать бегству, но что-то его удержало. Не вид ли женщины с ребенком? Ему до боли захотелось, чтобы и его кто-то ждал вот так, кто-то любимый, и чтобы можно было умчаться на лошадях вместе вдаль, туда, где никто не знает тебя, где можно затеряться в человеческом муравейнике. Он и сам поднял голову, наблюдая за ангелом, чтобы никто не заподозрил его в сговоре с разбойником.

А ангел потрубил, потрубил и тоже внезапно исчез. И только тогда все увидели, что Головача нет. Переполох поднялся невообразимый. Одни кричали, что его забрал ангел, другие – что черт, судья ругался и пенял на войта, который позволил снять цепи, староста сыпал проклятиями и приказаниями, одни стражники бросились в Ратушу, другие на лошадях помчались во все концы города. Даром судья и войт с лавниками пытались прекратить беспорядки, чтобы узнать, нет ли свидетелей удивительного исчезновения, – толпа бурлила, крестилась и расползалась, словно муравейник.

– А вы? Вы что-нибудь видели? – кричал судья Касперу, но тот замотал головой и развел руками, давая понять, что, как и все, смотрел на ангела.

И вот ангела вывели из Ратуши. Им оказался юродивый Стах, он что-то испуганно бормотал, прижимая трубу к груди. С большим трудом удалось вытянуть из него, что к нему приходили два ангела во всем белом и велели влезть на Ратушу и провозгласить день Последнего Суда. Ночью они потихоньку завели его в Ратушу, вывели по ступенькам наверх, раздели, вымазали жиром, обсыпали перьями и прикрепили крылья. Затем вручили трубу и велели ждать знака и сидеть тихо, потому что дьявол не спит и может помешать. А как рассветет, он должен был, не сводя глаз, смотреть на черную каменицу, и, когда с ее крыши ему помашут белым платком, начинать трубить.

Большинство слушателей этой истории хохотали, но ни Зиморовичу, ни войту было не до смеха.

– Всыпьте ему, так его растак, чтоб помнил ангелов, черт бы их побрал! – выругался судья. – Остальных разбойников казнить в цепях!

В тот день Петрунь управился засветло, обойдя свои дома и забрав мусор. Он уже мечтал о том, как отправится на ужин в шинок «Под Пьяным Турком» и закажет флячки с пивом, а потом придет домой и скажет жене: «Что? Опять горох с капустой? Нет уж, лучше буду голодный». Пан дохтур дал ему десять грошей, этого хватит на вторую кружку пива, да еще останется. А еще наверняка ему перепадет и за те часы. И уж верно больше, чем двадцать грошей. Похоже, будет прекрасный день. Но почему пан дохтур отправил его именно к этой каменице, а не к какой-нибудь другой? Не связано ли это с теми окровавленными штанами? Кто знает, стоило ли соглашаться. О-ой, темное дело! Но пан дохтур не дурак, он бы не отправил его на что-то плохое. Петрунь отволок свою тележку во двор Ратуши, приковал цепочкой и двинулся к каменице, в партере которой находился магазин тканей и блаватов. За прилавком стоял пан Михал Регула, раец, и как раз отмерял на локте свиток зеленого бархата.

Петрунь поздоровался и, вынув часы, показал лавочнику, но тот даже не дал мусорщику рта раскрыть и затараторил:

– Что? Хочешь продать? Нет, меня это не интересует. Хотя погоди, погоди. Где-то я их видел! – Он повертел часы в руке и вернул обратно. – Нет, не вспомню. А где ты их взял? Это вещь ценная… Нашел? О, так ты честный малый. Можешь оставить тут, я повешу на гвоздик, и может кто узнает.

Но Петрунь сказал, что поднимется вверх и покажет еще там. На первом этаже жили уважаемые люди – доктор Леон Урбани с женой и сыновьями. Над ним жил также раец, доктор свободных искусств и философии Микола Зихиниус с женой, дочерью и сыном.

Петрунь вежливо стучал в дверь к каждому из них, показывал часы и объяснял так, как научил пан доктор, что, мол, нашел эти часы у дороги за городской стеной. Они были все в грязи, но он их почистил и, поняв, что это вещь дорогая, сразу определил, что не так много людей, у которых они могли