зубца. Смешно зашевелил бровями, без слов ругая и обвиняя в недогадливости. Тронул оберег на шее и покосился на Эспаду. Королевский пес носил не оберег, а подаренный королем медальон. Зоэ прикусила пальцы, сдерживая возглас, готовый сорваться с губ. Сама нарисовала в воздухе знак короны, те же три зубца. Тэо кивнул.

– Я жду, – с напускной мрачностью отметил он и еще раз кивнул: мол, давай, не жалей его!

– Я возомнил себя высшим, сам король меня ценил и восхищался мною, он дал мне власть вытворять в столице все, что я удумаю. Хвалил меня, эээ… – Зоэ виновато дернула плечом, показывая, что сказала все важное. Но исповедник был непоколебим и требовал стараться. Пришлось перейти к тону, более свойственному Кортэ. – Н-ну, меня сам король гладил по шерсти, а я рычал и рвал его врагов без разбора. А потом он пнул меня под брюхо, и я теперь бездомный пес, вовсе не королевский. Целый корабль хороших людей есть, они жалеют меня, увиваются вокруг, – почти кричала Зоэ, не отводя взгляда от Эспады, и сознавая, что наконец-то нащупала больное место. – Но я лежу бревном, мне тошно, я хочу снова служить хозяину, лизать ему сапоги и вилять хвостом. А еще я хочу перегрызть горло этому самому хозяину!

– Он мне не хозяин!

Эспада согнулся в судороге, пробуя приподняться и посмотреть на Зоэ, и наконец-то провалился в обморок, настоящий и весьма надежный…

– Женская мудрость сродни змеиной, – вздохнул Тэо. – Жалит внезапно и надежды на выживание не оставляет… Ты права, все до последнего слова верно. Трудно будет избыть такой груз боли.

– Я бы тоже кое-кому перегрызла горло, – всхлипнула Зоэ, склоняясь над раненым и закрывая его от солнца, протирая лоб уксусной тряпкой. – Где Ноттэ, он нужен нам! Я зову его всякий день. Где Кортэ, ведь убили его ученика? И королева… Она же умная, как могла допустить! И все… И я… И не вздумай мне отпускать грехи, я еще не унялась!

– Бывают дни, когда солнце сияет, но наши несовершенные глаза не видят света, они наполнены тенью обид и боли, – грустно согласился Тэо. – Подумай о времени, сегодня это к пользе. Время отнимает у нас право переменить сбывшееся, однако оно же дает нам надежду вступить в новый день, свободный от прежних ошибок и боли. Не танцуй сегодня, пусть ветер отдохнет от людей и их грехов.

– Не буду, – согласилась Зоэ. Виновато повела плечами и села ближе к исповеднику. – Слушай, как у тебя хватает терпения на нас?

– На вас? – с наигранным презрением хмыкнул Тэо. – Я исповедовал брата Кортэ. Поверь, вы все – скромные дуновения рядом с его бешеным штормом… Терпения хватает, но душа моя болит. За кормой мы оставили целое море бед, столица в огне, и застанем ли мы, вернувшись, прежних короля и королеву во дворце, будет ли цела Эндэра, так недавно собранная их волей из двух владений, по отдельности не способных противостоять внешним угрозам?

– Какой ты умный, – похвалила Зоэ, даже погладила багряного служителя по плечу. – Знаешь, я рада, что ты оказался на этом корабле. Может, ты научишь меня, как найти в себе настоящую боль и как её раздергать так, чтобы вытянуть из ниоткуда Ноттэ. И Альбу.

– Давай поговорим о боли, – удивленно повел бровью Тэо.

Эспада снова застонал, приходя в сознание. Видимо, он разобрал последние слова, попробовал пошевелиться и без возражений принял помощь служителя. Откинулся на скатанный из ткани валик, ловко подсунутый Зоэ под шею. Посмотрел на обоих склонившихся над ним тусклыми, гноящимися глазами. Бессильно расслабился.

– Весной, когда я был отвратительно пьян, ко мне подсел служитель в черном, – едва слышно и очень невнятно зашептал королевский пес. – Он рассказал много и отдал бумаги. Я прогнал его, хотел сжечь все, не читая…

– Грех сомнения не особенно мал и, увы, присущ всем нам в той или иной мере, – заметил Тэо. Вздохнул и добавил: – Бумага куда опаснее отравленного ножа. Я прощал отцу многое, но, едва вскрыв его ларец с личными записями, я проклял родной дом и был из него выдворен силой. До сих пор нет у меня мужества пережить тот удар, не отвращая взор рассудка и души… А смотреть надо, не жалея себя. Только так можно по-настоящему простить. И смиренно забыть… Между тем, каждый имеет право на прошлое и на тайну помыслов. Иначе Бог дозволил бы нам слышать невысказанное собеседниками. А нам и без того порой не по силам возлюбить ближнего, тем более при жизни его. Чьи тайны доставил тебе предатель Башни?

– Предатель? – оскалился Эспада, помолчал, копя силы и ожидая, пока Зоэ очередной раз протрет его вспотевший лоб. – Он был из числа главных столпов ордена Зорких, и я грешен, я свернул ему шею… Прочел бумаги, нашёл его и не удержался.

Тэо скорбно покачал головой и долго бормотал молитву, затем сидел молча, прикрыв глаза и вслушиваясь в себя. Снова принялся нараспев читать священный текст. Сокрушенно вздохнул, творя знак замкового камня. Зоэ не выдержала и толкнула служителя локтем в бок.

– Давай уже, отпускай ему всё вперед на сто лет, а то я задохнусь от нетерпения.

– Отпускай, – передразнил Тэо, сердито махнул рукой, не унялся и яростно хлопнул себя по бедру, срываясь в торопливый, рассерженный шепот: – Брат Иларио всё лето искал подлеца, умыкнувшего часть архива, тайно переданного старым королем на хранение в семью де Панга. Как я могу простить полудохлому мерзавцу то, что горло «столпу» он перерезал, а нам ни словечка не сказал? И бумаг не вернул!

– Бумаги в ларце его величества, – шепнул Эспада.

– Это называется – утешил обухом по затылку, – Тэо даже сплюнул от возмущения и зашумел, не сдерживая голоса: – Кто тебе, дураку, сказал, что он прежде читал эти записи? Кто тебе, паршивому идиоту, посоветовал тащить их, куда не надо? У него и без того с отцом в последние годы отношения были – хуже некуда! Хоть после смерти, трудами патора, оказался обретен душевный покой… Ты же, пес бешеный, укусил его больнее, чем он – пнул тебя!