Всеслав же, занимая привычное место хозяина, приказывал Варваре, что найти. Завидев меня в дверях, он поманил рукой.

- Тихого утра, Всеслав, - пробормотала я. - Что стряслось здесь?

- Собираемся мы, Вёльма, в путь-дорогу нам пора.

- Какую дорогу?

- Лисица-синица, поедем далеко, на конях ретивых, за дома порогом, - запел Тишка, покачиваясь из стороны в сторону. Бубенцы на его шутовской цветастой шапке тихонько позвякивали и пели о чем-то далеком. - Вслед за кочевниками лютыми поскачем, схватимся за мечи, и...

- Что ты говоришь, Тишенька? Всеслав? Варвара?

Я оглянулась как-то беспомощно.

Казалось вот-вот и провалюсь куда-то. Печаль пришедшая с Изнанки, что сном зовется, растерянностью обернулась. Глядишь и нет ее, а как схватится за плечи, как обнимет, так и сил нет избавиться.

Птицы вещие видать морок какой навели. Куда ни пойду, какой шаг не сделаю - все рушится, все чужое.

- Тебе бы тоже поторопиться, - сказала Варвара. - Немного времени уже. А ну убери руки, плут! - прикрикнула на Тишку, когда тот к цветной склянке руки потянул.

- Так куда ж поторопиться?

Вздохнул Всеслав.

- Ростих велел на битву собираться. Не одолеть Мстиславу гарнарцев без нас.

- И что же? Все едем?

- Я и ты едем.

- И я! Гарнарца поганого рубить стану! - вызвался Тишка.

- Сиди уж, голова твоя дурная, - хмыкнула Варвара. - И без таких найдется забота...

- Злыдня - Варька! - насупился шут.

- Молчи уж!

- И как скоро едем, Всеслав?

- О том не знаю - как Ростих велит.

- Как Ростих велит... - повторила я тихо.

Где же Ладимир и что с ним?

Сохраните его боги, коли на пути к полю бранному...

На просторном дворе Дома Предсказаний, куда пускали меня нечасто, боясь, что узнать могу лишнего, стояла высокая клеть. Жил в ней сокольничий Чеслав. Хмурый, с постоянно сведенными к переносице бровями, заросшей спутанной бородищей, и в старых, сотни раз залатанных, вещах из грубой небеленой ткани.

Показывался в Доме Чеслав редко, лишь когда звали особо. Слов не говорил, грамоты не знал. Лишь хмыкал изредка, кивал, когда спрашивали и мотал головой, коли что не по нему приходилось.

Я его лишь два раза и видела. Однажды как с Всеславом ходили письмо с соколом посылать, второй - как сама родным в Растопшу писала.

Сегодня снова к сокольничему пошла с грамотой в руке. Осторожно постучала в дверь, боясь, как бы Чеслав не осерчал на незваную гостью, пришедшую в поздний час.

Грузные шаги, послышались из-за двери клети и, спустя полминуту, на пороге показался хозяин. Прищурившись, он пригляделся ко мне в неровном свете факела.

- Тихого вечера, Чеслав, - проговорила, - можно ли послание отправить?

Сокольничий недовольно крякнул и махнул рукой, входи, мол.

- Ты уж прости, что так поздно, - продолжила я, переступая порог, - Родным своим хочу написать. Вести тревожные пришли, не могу смолчать. Сам ведь видишь, что твориться в Трайте.

Нарочно я это сказала. Вряд ли Чеслав за ворота выходил. В городе так и вовсе не появлялся. Разве что от чародеев и слыхал о войне.

- Позволишь ли одну из твоих птиц взять?

Сокольничий метнул на меня недовольный взгляд и направил в глубь клети. Я осталась ждать, сжимая в руке тоненькую трубочку - послание.

Недовольный клекот разбуженной птицы отозвался в моей голове яркой вспышкой. Молодой сокол, еще слишком резвый и дерзкий, не усмиренный до конца, разозлился. Сокольничий, этот человек, насквозь пропахший птичьим духом, не нравился ему. Он заставлял подчиняться, запирал в клетке, закрывал глаза.

С каких времен в Беларде послания стали передавать соколами - не ведаю. Знаю только, что птица эта - гордая и непримиримая. Заклинатели много лет бились, чтоб заставить их подчиняться приказам да задания выполнять. И ведь не каждый сокол в почтари годился. Иной лишь для охоты. Только вот в