каждым новым романом, повествующим о разных эпохах и загадочных персонажах. Одинсону нравилось быть на слуху и, разумеется, финансовый аспект его популярности, но у него имелась договорённость с литературным агентом относительно посещения всевозможных телешоу. Светиться на камеру Одинсон не собирался. Во все времена братья стремились к осторожности: чем меньше людей знали о них, тем лучше. Они меняли места жительства с такой частотой, с какой это было необходимо, меняли сферу деятельности и круг знакомых. С развитием технологий и следящих правительственных программ им приходилось всё пристальнее наблюдать за своей деятельностью и следами в истории, которые они оставляли.

И всё же, несмотря ни на что, они всё ещё жили в гармонии друг с другом и стремительно меняющимся миром. Локи давно перестал считать себя проклятым и одиноким, Тор приложил к этому все свои усилия. Колдун отплатил ему доверием и любовью, которую пронёс сквозь века. Любовники редко ссорились по пустякам; единственный скандал, довольно грандиозный, который произошёл между ними, случился сравнительно недавно. Локи совершил буквально преступление против природы, при этом, не обсудив с Тором своё решение, сделал так, как посчитал нужным. Он имел неосторожность признаться Тору, что вернул Сиф и Маркуса к жизни. В клинику, в которую его пригласили как консультанта, поступили два подростка с крайне тяжёлой формой отравления, вызвавшей у ребят кому. Оказалось, что подростки в период юношеского максимализма и под действием разнообразных групп в сети Интернет решили совершить самоубийство. Пока было неясно, как скоро подростки выйдут из состояния комы и выйдут ли вообще.

Локи дал свою оценку этой ситуации. Пока верующие молились за спасение своих детей, священник — за спасение бессмертных душ, истинный бог сделал своё дело. Однажды он задолжал любящей и отчаянной женщине вернуть её любовь. На подготовку обряда понадобились сутки, тем более что метод Локи уже успел освоить, и вот на вторые сутки после магической операции ребята очнулись, дезориентированные и напуганные. Родители непутёвых подростков восхваляли бога, а Локи лишь хитро ухмылялся. Коматозники вернулись иными, хотя на радостях этого никто не заметил, сбрасывая со счетов все странности.

Узнав об этом, Тор разбушевался, как неудержимая погода, а Локи попросту не понимал, в чём была причина. Одинсон как с цепи сорвался, он пытался донести до мага, что его поступок был эгоистичным и неправильным. Хотя не было до этого ни одного случая, когда брат оскорблял его подобным образом, а ведь Лафейсон совершал и более ужасные поступки.

«А как же души этих детей, в тела которых ты запихнул чёртову ведьму и колдуна?!» — возмущался Одинсон.

«Они не хотели жить», — просто ответил на это Локи, при этом не пытаясь оправдать свой поступок.

«Ты не имел права, Локи! Мы не боги! — никак не мог успокоиться Тор. — И что дальше? Ты всё это из-за него затеял? Отвечай мне! Из-за него?»

«О чём ты?» — всё ещё не понимал Локи такой странной реакции.

«Из-за него, — качал головой Одинсон, убеждаясь в собственной правоте. — А я, дурак, решил, что ты наконец забыл о нём, что он больше не напомнит о себе. Только я ошибался, Лафей всегда будет стоять между нами».

Локи ничего не успел объяснить, Тор налетел на него с беспочвенными обвинениями, затем схватил куртку, бумажник и выскочил вон из дома. Лафейсон за ним не последовал, лишь приказал Фенриру проследить, куда направился брат. Он всё никак не мог понять, где связь между воскрешением парочки влюблённых адептов и Лафеем. Когда же колдун поразмыслил над этой ситуацией, то понял, отчего Одинсон вспылил. Это была вовсе не забота о несчастных подростках, по глупости потерявших свою жизнь. Тор ревновал. Должно быть, он всерьёз полагал, будто Локи захочет быть с отцом, поместив его дух в юное и привлекательное тело.

Тор оказался проницательным, только на пару лет опоздал. Локи уже провёл этот обряд и дал своему отцу снова вдохнуть полной грудью, только его телесная тюрьма оказалась куда страшнее, чем пребывание в пустоте между мирами. Локи поместил душу отца в тело обречённого на смерть старика, ему оставался считанный месяц: пациент не мог говорить и двигаться, он доживал последние свои дни, испытывая нестерпимую боль. Лафейсон умертвил душу пациента, поместив в бренное тело сущность адепта, который дал ему жизнь и потрудился, чтобы искалечить её до неузнаваемости. Последние свои дни Лафей мог лишь таращить глаза на своего господина и слушать его голос. Локи с чувством полного удовлетворения рассказывал отцу о том, что жить тому осталось недолго. Поведал колдун и о своём брате, которому подарил бессмертие, о своей счастливо прожитой жизни. Глаза отца не просыхали, злые, но бестолковые слёзы катились по щекам. Локи поступил с ним так же жестоко, как отец в своё время, он заставил его прочувствовать, как угасала его жизнь. Локи больше не испытывал к нему родственной тяги; призрак, который был его связующим с прошлым, растаял бесследно, стоило кардиомонитору издать непрерывный протяжный писк.

Лафейсон посчитал, что рассказывать Тору о своём поступке не стоило. Поскольку не хотел увидеть в глазах брата порицание. Может, и зря. Узнай любимый о смерти Лафея, не стал бы так бурно реагировать и ревновать к покойнику.

Спустя несколько часов в сопровождении Фенрира брат вернулся домой, он еле стоял на ногах, от него разило крепкой выпивкой. Одинсон вяло сопротивлялся, когда Локи повёл его в спальню. И всё повторял, как заведённый: «Я знал, что так будет. Я всё знал».

Лафейсон не пытался увещевать Тора, просто помог ему раздеться и уложил в постель. Лафейсон тихо покинул их общую спальню, чтобы провести ночь на диване в гостиной. Правда, посреди ночи его разбудил быстро протрезвевший Одинсон. Судя по всему, не обнаружив любовника в постели, а Эроса на широком пуфике у изножья, он не слабо перенервничал и полуголый ринулся на поиски своей второй половины.

Локи нашёлся в гостиной на диване, Эрос спал у него в ногах. Сперва Тор не хотел будить колдуна, но не стерпел, он должен был извиниться.