Я злился на собственную усталость, на звенящих в уши комаров, на промоченные в мутной жиже кеды, но не смог не засмеяться, глядя на эту вешалку в резинках по колено. Умел Валек пародировать деда Васю – заслушаешься.
Деда Васю по всей округе знают, а может, и во всем районе: он мастер запугивать и такую жуть нагонять, что неверующие – и те крестятся. А Япирь – его любимая тема. Появилась она после давней истории, случившейся здесь, на Медвежьей лапе. Мне о ней родители рассказывали.
Дело было так: поехали как-то двое мальчишек из села за орехом и взяли с собой ружье на случай, если глухарь или рябчик по дороге попадутся. Тогда все так делали: птицу не приходилось по десять часов ждать в болотах, да и медведи еще водились – неспроста кедрач Медвежьей лапой называли.
Птиц они не нашли, но из ружья пострелять захотели, хотя бы по деревьям – посмотреть, как далеко пуля в ствол войдет, как разворотит кору.
Ружье стрелять не собиралось, и один мальчик решил проверить, что с ним не так. Он крутил его в руках, щелкал предохранителем, рассматривал капсюли патронов – нет ли где продавленного; нажимал на крючок. Все было в порядке. Но сколько ни нажимай – толку нет.
А потом вдруг ни с того ни с сего ружье выстрелило.
Прямо в голову мальчику.
Его друг испугался и бросился бежать. Таким он и появился в селе: запыхавшийся, плачущий, бормочущий под нос оправдания: «Я не виноват, он сам застрелился, я не виноват…»
Народ тут же побросал все дела и рванул в лес – забрать тело, пока не утащили звери. Но тела уже не было. Вместо него нашли кровавый след, тянущийся к болотам. А там отыскать хоть что-то не смогли даже собаки: крутились на месте, тыкались мордами в каждую кочку, но запах терялся среди трясины и мха. Целый месяц болото обшаривали дрынами и баграми, осматривали каждую лужу, бродили среди осоки… бесполезно. Еще через год вернулись – вдруг тело где-то всплыло, – но топи были пустыми. Медвежья лапа тянулась на юг тысячами километров кедра, сосны и листвяка, далеко, до самых Восточных Саян, и мальчик мог быть где угодно, унесенный медведями, зарытый среди полян или в темном ельнике… так что поиски прекратили, выкопали на сельском кладбище могилу и похоронили там его вещи.
Вот тут и начал дед Вася всех пугать. Дескать, жив еще парень, уполз он в болота, сделали они его Япирем, и бродит он теперь где-то там, выискивая жертвы.
Деда Васю костерили за длинный язык, но все равно побаивались ходить на Медвежью лапу – а вдруг? Увидеть там можно было только самых смелых, да и то, чуть дунет ветер, зашевелятся кусты – тут же мысль:
Так прошло лет десять, и мало-помалу история выветрилась. Народ спокойно колотил кедры, собирал шишки и почти не вспоминал о том несчастном случае. Да и самому деду Васе надоело – над ним подшучивали все, кому не лень: «Эй, старый, был сегодня на Лапе, видел твоего Япиря, привет передавал, говорил, в гости собирается». Поэтому пугал дед Вася им теперь редко, да и то в основном соседских мальчишек, лазящих в палисадник тырить малину.
– Ладно, хватай мешок и пошли к палатке, – сказал я Вальку. – У меня уже руки отваливаются.
– А садани-ка еще разок… там сверху что-то осталось.
Я восемь лет проучился в школе, совершенно точно зная: вот с этими одноклассниками стоит общаться, а эти – пустые, только и умеют, что ковырять в носу на последней парте. От них никогда не бывает помощи: они не клеят на Новый год цепочки из цветной бумаги, не готовят танцы на Осенний бал; и в дневниках у них стояли бы одни двойки, если бы эти дневники приносились в школу.
Так же и Валька: вспомнить о нем нечего, разве что как однажды на классном медосмотре в его волосах нашли вшей и на неделю запретили ходить в школу. В ответ он не появлялся целый месяц, – не желая слышать прозвищ, как за глаза, так и в открытую.
Но год назад я посмотрел на него по-другому.
Заканчивалась первая четверть, и во всех классах спешно писались контрольные работы. Учитель русского языка и литературы был один на всю школу – Оксана Игоревна. Она не справлялась с навалившейся на нее бесконечностью тетрадок с изложениями, сочинениями и диктантами. От них на крышке учительского стола уже не оставалось свободного места. Оксана Игоревна попросила меня помочь с проверкой; у меня с первого класса не было плохих оценок, и ошибки я допускал редко, да и то обычно по невнимательности, потому что много читал, и писал верно, даже смутно ориентируясь в грамматике и пунктуации.
День стоял солнечный, в классе пахло мелом и вянущими на подоконниках геранями. Я пролистывал страницу за страницей, перечеркивая ошибки красной пастой. Оценки ставить запрещалось – это делала Оксана Игоревна, просматривая следом стопки проверенных тетрадей.
Среди многих мне попалась потрепанная, с заляпанными краями, без имени ученика, но с гордой надписью на обложке: «Тетрадь по всем предметам». Работы были из нашего класса, и догадаться, чья это, не составляло труда.
Хотя, честно говоря, я удивился, что у Вальки вообще есть тетрадь.
На страницах были нацарапаны корявые строчки, где туманно различалось что-то из уроков по биологии, географии и химии. Они перемешивались с рисунками, матерщинными словами и непонятными узорами в виде косичек и звезд.
А в конце – короткое сочинение на тему «Что мне нравится».
Я смотрел на эти пятнадцать-двадцать строчек, и по моей коже бежали мурашки. Бесконечные ошибки, по несколько в каждом слове. Валька умудрился напортачить везде, где только можно: написать вместо «
