сами собой закрыли выход и теперь дрожали, словно им было известно то, чего я не знал.
– В чем дело? – переполошился Валька.
– Кто-то… кто-то у костра…
Я старался дышать ровно, как нас учили на физкультуре: два вдоха – два выдоха.
Сейчас-сейчас. Все уйдет, утихнет.
Пальцы сами собой стали стискивать брезентовый пол.
– Слушай, ну навряд ли это медведь… огонь же. Чего ему приходить? Наверное, кто-то из села.
– Ага… Пешком пришел, за двадцать километров. И поздороваться не захотел. Сразу к огню…
– Мда-а-а, тоже верно. Где колотушка?
– У входа. И что, ты с ней на медведя попрешь? Совсем дурак, что ли?
– Ну, знаешь, хоть какое-то оружие… Ствола-то у нас нет. Хреново. Короче, сделаем так: мы его не трогаем, и он нас не тронет. Покрутится и уйдет. Тут еще не пойми кому бояться надо. Сообразит, что рядом люди, – и свалит.
Звучало бредово, но и я не мог придумать ничего лучше. В голове кружились все когда-либо слышанные истории о медведях. Главное, чтобы зверь не почувствовал себя загнанным в ловушку, вроде так советовали на селе. А все выглядит хуже некуда. Костер – приманка. И мы – приманка. Выскочим – сразу хана. Решит, что на него облава.
Или не решит? Кто его знает, что в голове у этих медведей.
– Так, новый план, – Валька перелез на противоположный край палатки, ухватился за опорную палку и приподнял ее. Заточенный конец вылез из стопорного кольца, и на брезент упал комок холодной земли. – Дергай кольцо. Сделаем дыру, вылезем отсюда и в лес уйдем, а там пешедралом до села. М- да, свезло так свезло…
– Твои резинки… у входа же…
– Забей! Какие на хер резинки? Рви давай. Только тихо.
Я уперся кроссовкой в пол, сунул указательный палец в кольцо и осторожно потянул на себя. Брезент старой палатки выпрямился струной, но ни в какую не рвался. Потянул еще раз. Сильнее. Сильнее.
Крепко же сидит, сволочь!
Внезапно ткань хрустнула и зазмеилась кривой по стенке и полу.
– Твою мать, идиот, тише, тише… – зашипел Валька.
Со стороны костра что-то ухнуло, и послышались медленные шаги. Слева. Справа. Позади. Казалось, они зазвучали со всех сторон, как будто
Тяжело дышало и втягивало ноздрями ночной воздух.
– Где этот хрен? – мой шепот срывался в сипение. – Куда пошел?
Валька замер, не выпуская из рук палку. Он прислушивался к шагам и переводил взгляд с одной стенки палатки на другую. Потом напрягся, задержал дыхание, опустил палку в землю и ухватился за край выдранного лоскута.
– Так… живо! На выход!
Из проема под его рукой показалась черная лохматая голова, уставившаяся на нас блестящими коричневыми глазами. Существо распахнуло пасть и потянулось к Валькиной ладони.
Я закричал и рванул к выходу. Молния вылетела с корнем, шлепая разодранным брезентом. В легкие ворвался сырой болотный холод, острый, осязаемый. Шаг. Другой. Земля выскользнула из-под ног, и я шлепнулся в прелые листья и иголки. В лодыжке отдалось тягучей болью, словно под кожу разом воткнулась горсть булавок.
Гребаная колотушка! Прямо под ногу…
– Поднимайся! – раздалось над ухом.
Валька потянул меня вверх.
В лодыжке снова вспыхнуло огнем. Будто фонарик на новогодней гирлянде. Ярко, расплываясь сияющим всполохом.
– Ч-черт… – слова выходили вместе со слезами. – Нога-а-а…
Мы бы все равно не ушли далеко.
Они окружили поляну. Четыре огромных медведя. Мяли землю лапами, следили за нами холодными глазами и двигались кольцом: сзади, сбоку, впереди. Только попробуй дернуться – упадешь с переломанным хребтом. Спокойные коричневые глаза. Ни тревоги, ни тени испуга. Будто каждый шаг уже просчитан и оценен, и мы ничем не отличаемся от деревьев, костра или луны. Были живыми – станем мертвыми. Останется только перемешанная с травою кровь,