– Где он? Я тебе велела следить за ним.
Муся, оглядевшись и сообразив, что произошло, расплакалась. Ника выскочила, оглядываясь.
– Кого ищешь? – спросил один из братков.
– Датчанина. Ты не видел его?
– Датчанин наверх ушел, – сказал подошедший Серега.
– Как – наверх? – схватилась за голову Ника. – Он же еле ходит. У него же руки трясутся.
– Да нормально он ходит. Надел химзу и ушел.
Ника кинулась в палатку. И только тут ей в глаза бросился замусоленный клочок бумаги. Она с трудом разобрала корявые буквы:
«Ушел в Питер. Не ищи. Спасибо за все».
Ника села и, обхватив голову руками, тихонько завыла. Испуганная Муся сидела рядом, не решаясь заговорить.
Впервые за долгое время Ника решила отправиться в Полис – может, там кто-нибудь знал, куда делся Датчанин. Мусю она брать с собой не стала, хоть та и глядела на нее умоляюще. Ника теперь почти не разговаривала с девчонкой, словно вымещая на ней свою обиду.
Подарок травницы она продала знакомой девке, той самой Лауре с красными пятнами на лбу. Та, как только узнала, что у Ники есть травы, помогающие стать красивой, принялась умолять – мол, ей нужнее. Нике же было уже все равно – а лишние пульки не помешают.
В Полисе про Датчанина тоже никто не слышал. При одном упоминании его имени брамины подозрительно косились на девушку и спешили уйти – будто она была заразная. Зато, разглядывая книжные прилавки, Ника вдруг увидела ту, рыжую, при встречах с которой на Красной линии обычно отворачивалась. «Как же ее зовут? Что-то такое, связанное с огнем. Искра, точно!» Рыжая молча смотрела на нее. Ника опустила голову. Она понимала – теперь рыжая вправе презрительно отвернуться от изгнанницы, дочери опального. «Почему она стоит, не уходит?»
Улучив момент, когда в непосредственной близости от них никого не оказалось, рыжая, почти не разжимая губ, сказала:
– Не вздумай возвращаться домой. У нас сейчас такое творится! Анархисты бронепоезд угнали с телом вождя. Всех сейчас трясут. А тебя – так вообще, только сунешься – заметут тут же.
Ника хотела что-то сказать, всхлипнула. Рыжая еле заметно качнула головой, потом добавила:
– Удачи!
Отошла, и Ника видела, как она взяла за руку высокого, лысоватого человека и принялась показывать ему что-то, разложенное на складном столике торговца амуницией.
Ника вернулась на станцию, втайне надеясь, что за время ее отсутствия Датчанин объявится. Но напрасно она надеялась. Увидев ее, Кармен спросила:
– Ты как, не хочешь работать пойти? Вместо Лорки?
Кармен постоянно то ли в шутку, то ли всерьез пыталась завербовать Нику в напарницы, а когда та отказывалась, честила чистоплюйкой. Ника уже привыкла, но на этот раз ей было не до шуток – она только вяло спросила:
– А что Лаура? Уехала?
Кармен кивнула.
– Далеко уехала. Схоронили вчера.
– Она ж вроде не болела?
– Да так вот. В одночасье копыта отбросила. Синими пятнами вся покрылась. Лёха боится – думает, эпидемия.
– Жаль, – машинально пробормотала Ника. Ей было не до того.
Вскоре ее стало тошнить по утрам. Волосы лезли клочьями. Она думала, что подцепила какую-то болезнь, и старалась всячески скрыть это от окружающих. К больным в метро относились с подозрением. Но бледность скрыть не удавалось. Да и тошноту тоже – как тут скроешь, когда все живут на виду друг у друга? И однажды Кармен, приглядевшись к ней, сказала:
– Слышь, ты не затягивай, к бабке какой-нибудь сходи.
– К какой бабке? – вздрогнула Ника.
– Чтоб ребенка выковыряла. Или есть такие травницы, питье составлять умеют, от которого скидывают.
– Какого ребенка? – волосы у Ники встали дыбом.
– Ты что, не поняла? Беременная ты. Я-то вижу, у меня глаз наметанный, – пояснила Кармен. – Да ты не переживай, дело житейское. Не ты первая, не ты последняя.
– Я не хочу… к бабке, – пролепетала Ника, которая все еще не могла осознать, что с ней произошло.
– Не хочешь – не надо, – понимающе произнесла Кармен. – К бабке и правда опасно. У меня так две подруги кровью изошли потом. Лучше к травнице. Или, когда родишь, отдай кому-нибудь. Младенцев, бывает, попрошайки берут себе. Правда, не кормят их. И те младенцы долго не живут.
Ника судорожно икнула.
