– А я вообще-то ничего такого и не думал, – соврал он. – Это кто – сестра твоя?

– Сестра, – односложно ответила Ника.

– А меня ты зачем к себе взяла? Нет, ты не думай, как только поправлюсь, я с тобой расплачусь… Просто интересно.

Ника молчала, щеки ее пылали. «Неужели все-таки влюбилась? Только этого не хватало», – подумал он, а вслух наигранно бодро произнес:

– Ладно, это тебе, безусловно, зачтется. Плюс к карме.

– Что? – спросила она непонимающе.

– Неважно. Спасибо тебе за то, что спасла.

«Зачем, правда? – подумал он про себя. – Помер бы тихонько – вряд ли кто заплакал бы. Маши нет, некому больше обо мне плакать. Хотя нет. Эта девочка горевала бы. Удивительно – как это у них быстро получается. Раз – и влюбилась, даже не зная толком, что я за человек. А я, конечно, очень признателен, что она спасла мою никчемную жизнь, хотя я ее об этом не просил. Но теперь вот даже не знаю, о чем говорить с ней».

– И вы вот так одни живете, девчонки, и вас никто не обижает? – спросил он.

Ника покачала головой. Она не стала говорить, что заручилась дружбой Лёхи Фейсконтроля при помощи разных подношений. А того, кто находился под покровительством Лёхи, на Китае трогать не смели. Но рассказывать об этом она пока не стала.

Как ни странно, сталкер ей поверил. Она не выглядела забитой, держалась настороженно, но независимо. Хотя можно было догадаться, что эту независимость иной раз ей приходилось отстаивать. В нем шевельнулась даже симпатия к этой девочке – судя по всему, она была не робкого десятка.

– Когда совсем поправлюсь, пойду наверх, – сказал он. – Что тебе оттуда принести?

Она сначала покачала головой – ничего, мол, не надо. Но он настаивал. И тогда она смущенно пробормотала:

– Яйцо.

Сначала он не понял. И в голове мелькнуло: он карабкается к гнезду вичухи, пытаясь похитить ее кладку, а разгневанная хозяйка гнезда пикирует на него с криком, выставив когти. «Ай да попросила. Ничего себе тихоня. Да нет, наверное, я ослышался».

– Прости, я не понял, – сказал он. – Повтори еще раз.

– Яйцо с игрушкой.

Он расхохотался. И никак не мог остановиться. На лице Ники сменялась целая гамма чувств – от обиды и недоумения до такого же веселья.

– Киндер-сюрприз, что ли? – На душе у него впервые за долгое время вдруг стало легко.

– Вроде да. Оно открывается, а внутри игрушка.

– Там же шоколад уже несъедобный давно, – хмыкнул он.

– Мне не для еды. Я их собираю.

И Ника, достав жестянку, в которой когда-то, видимо, хранился чай, показала сталкеру свои богатства – несколько пластиковых фигурок животных, еще каких-то мультяшных персонажей. Девушка перебирала их с таким видом, будто это были настоящие сокровища. Эта жестянка кочевала с ней давно, Ника прихватила ее с Красной линии в числе самых дорогих вещей. Они с девчонками увлекались там коллекционированием таких фигурок, выпрашивая их у родителей, отыскивая на прилавках. Когда попадались одинаковые, можно было поменяться с кем-нибудь. Ника сначала боялась их показывать даже Мусе, но потом убедилась, что у девчонки к ним интерес другого рода – она пыталась изобразить их на клочках бумаги, а не стянуть.

«Удивительно, – подумал Датчанин, – как угадали производители. Искусственные яйца с пластмассовыми эмбрионами до сих пор занимают умы маленьких – и больших – детей».

– Ладно. Поищу, – отсмеявшись, пообещал он.

С тех пор Датчанин пошел на поправку. Как ни странно, он давно не чувствовал себя так спокойно. Просыпаясь среди ночи, он слышал дыхание Ники, сопение Муси – и засыпал снова. Иногда он разговаривал с девушкой – расспрашивал о порядках на Красной линии. А ее интересовало, что делается наверху, – и он терпеливо отвечал на ее вопросы. Она казалась ему неглупой – тем удивительнее было, что она верила в Черного Машиниста, во всех этих призраков, которыми пугали вечерами у костров досужие люди. Зато она, как оказалось, знала много такого, о чем он раньше никогда не слышал. Например, он не знал, как относиться к ее рассказу о том, что по подземельям шныряют полуголые дикари – дети Червя, – способные одним взглядом, равно как и отравленными колючками из трубок, остановить любого. Ему случалось слышать, что иногда люди бесследно исчезали, а кого-то находили иной раз скрюченным и одеревеневшим. Но он так и не мог решить для себя – действительно ли существуют какие-то одичавшие люди, скатившиеся почти до уровня животных, или это проделки каких-нибудь Невидимых наблюдателей, о которых тоже любили шептаться в метро.

Он рассказывал Нике, как хорошо наверху летом, когда все цветет и зеленеет. Да и зимой, в общем, тоже было неплохо. А раньше было еще лучше, потому что не приходилось опасаться монстров. И не было нужды цеплять на себя противогаз, можно было дышать полной грудью. И на поверхности можно было находиться не только ночью, но и днем. Нет, ночь, конечно, тоже прекрасное время, но в темноте многого не разглядеть.

– Я все равно не понимаю, как можно ходить наверх, – говорила Ника. – В туннеле хотя бы по бокам есть стены. На тебя могут напасть спереди или сзади. А сбоку не могут.

– Могут еще сверху или снизу, – хмыкал сталкер. – Разве ты не слышала о гигантских червях, которые утаскивают людей под землю?