меня? Я говорю не о тех грибах, из которых делают чай и варят похлебку. Если продержится месяц – организм очистится. Если не сможет, тогда… – она выразительно развела руками.
– Как же его удержать? – в отчаянии спросила Ника.
– Не знаю. Думай сама. А вот это – мой тебе подарок, – женщина протянула что-то, плотно завернутое в бумагу.
– Что это? – удивилась Ника.
– Это для того, чтобы быть красивой. Когда захочешь наверняка к себе привязать кого-нибудь – завари и выпей. Смотри только, не перепутай, – строго прикрикнула травница. – Больному не дай. А, впрочем… невелика будет потеря, – пробормотала она уже так тихо, что девушка не разобрала. Ника благодарно кивнула. А травница все продолжала бормотать, перебирая сухие стебли:
– Вот это – для памяти, это – для красивых снов, это – для быстрого исцеления ран… Хочешь, купи еще что-нибудь себе.
– А можете мне погадать? – неуверенно спросила Ника, сжимая в руке сверточек. Пулек у нее уже почти не осталось, и она раздумывала, на что лучше истратить последние. Ни воспоминаний, ни красивых снов она не хотела, а вот если травница и вправду могла видеть будущее, девушке очень бы хотелось его узнать.
– О чем же ты хочешь знать? О судьбе метро? Мальчик, который должен все спасти – или погубить, – уже скоро отправится в путь, но если встретишь, ты не узнаешь его. И чем все кончится, никто пока не знает. А что до тебя – у тебя все на лице написано. Да только не думай, что ты самая умная и что тебе удастся то, что не получилось у меня. Если б моя жизнь сложилась иначе, разве пряталась бы я теперь от людей? Я тоже была молода и красива, а теперь – смотри.
Она откинула платок, и Ника еле сдержала крик. Лицо женщины пересекал чудовищный шрам, один глаз почти вытек, в волосах блестели седые пряди.
– И все это из-за него. Одно его слово… и все было бы иначе. Впрочем, ты, видно, совсем не дорожишь своей никчемной жизнью, раз связалась с ним. На нем – проклятие. Почти все его женщины умирают.
– Откуда вы знаете? – пробормотала Ника.
– Сам мне рассказывал, – нехорошо усмехнулась травница. – Не боишься, что и тебя уморит? Или до тюрьмы доведет?
– Я ему никто, – горько сказала Ника. И от травницы эта горечь не укрылась.
– Что ж, лечи его… но помни мои слова и не забывай о моем подарке. Чувствую – придет день, когда ты мне скажешь «спасибо», – хихикнула женщина.
И некоторое время смотрела Нике вслед, бормоча себе под нос:
– Каждая девушка хочет быть красивой… для своего дружка. Вот и ты захочешь… рано или поздно… рано или поздно…
Датчанин бредил. И уже не соображал – где сон, где явь. Рушились горы, вспыхивало пламя. Крутился шаманский бубен. Звучал голос, такой знакомый, но слов не разобрать было, одно только монотонное «О-о-о». Из моря деловито выбирался долговязый длинноногий птицеголовый бог, спотыкаясь на кучах гальки. А потом появлялось лицо в темных очках – суровое, бесстрастное. И светящийся амулет – странная фигурка с растопыренными руками. «Это я на концерте, – соображал он. – А Соня где? Она ведь была со мной». Но вместо олененка Бэмби на него таращились жуткие зеленые глаза с поросшей серой шерстью хари. Такие странно человеческие глаза. И раздавался свистящий шепот: «Пус-с-ти!» – почему-то со знакомыми интонациями Левши.
Потом привиделась Яуза. Что-то белело в волнах. Датчанин пригляделся и увидел, что по воде плывет Соня. Пышное белое платье надулось колоколом и удерживало девушку на воде. А она перебирала в руках какие-то веточки. Подняла голову и улыбнулась ему. Вдруг позади нее из воды высунулось черное щупальце. Он хотел крикнуть, но горло перехватило. И она, продолжая улыбаться, стала погружаться под воду, словно что-то тянуло ее вниз. Напоследок Соня успела еще раз ему улыбнуться – и темная вода поглотила ее. Он застонал.
А потом он увидел лицо. И не сразу понял, чье, но определенно знакомое.
– Привет, – сказал ему парень с челкой, падающей на лоб, поправляя волосы. Запястье парня украшали несколько фенечек.
– Ты кто? – прохрипел Датчанин.
– Можешь звать меня Диджеем.
– Чего тебе надо?
– Фу, как грубо, – усмехнулся парень. – Я ведь не спрашивал, чего тебе надо было, когда ты вломился в мое жилище.
И тут Истомин с ужасом понял: это лицо он видел на фотографии в разграбленной квартире. Тогда, когда водил на поверхность этих двух искательниц приключений. Вывел-то он двух, а обратно вернулся с одной. Вторая так наверху и осталась. И сталкер успел еще удивиться – женщина, которую он погубил, не удосужилась явиться ему в кошмаре, зато неизвестный парень так врезался в память.
– Тебя нет, – выдавил сталкер. – Ты – мертвый.
– А это – как посмотреть, – усмехнулся парень. – Знаешь, Москва полна призраков. Настоящие шаманы не умирают совсем – от них непременно что-то остается, какая-то сущность. Я, конечно, не был волшебником, только учился. Но в астрал выходить случалось. Вот так вышел однажды – и не вернулся.
