Было ясно, что усовещивать его бессмысленно, это можно делать лишь с теми, у кого наличествует хоть какая-то совесть, потому я сказал:

— Что ж, от пистолетиков постараюсь вас уберечь (увы, тут я, как оказалось потом, свои силы переоценивал), а вот от возможных пощечин… В общем, советую вам запереться и свой нумер не покидать. Чтоб не окочурились с голоду, буду иногда приносить вам сухим пайком.

Уже повернулся уходить, но тут сзади снова донесся голос Кокандова:

— Только не забывайте, господин прокурор — вы теперь наделены чрезвычайно секретной информацией, относящейся к числу особо охраняемых тайн империи.

— Это касательно вашего провокаторства?

— Называйте как хотите, но, как вам известно, разгласив ее, вы совершите тягчайшее преступление, надеюсь, вы помните об этом.

Да, это было так. Ну да ничего разглашать я и не собирался.

— Скажу лишь, — пообещал я, — что вы обыкновенный подлец, — и с этими словами поспешил выйти.

Впрочем, и к предупреждениям его я был весьма равнодушен. Чем можно запугать человека, которому наперед отмерен столь малый срок? Вернувшись отсюда, сразу подам в отставку, твердо решил я, ибо уже претило служить прогнившей империи, для которой высшее благо — сохранение подобных негодяев и подобных тайн.

Ощущение было такое, точно я несколько дней рылся в самом зловонном помойном ящике.

Все, кроме Кляпова, по-прежнему находились коридоре.

— Вы закончили? — спросила Ми, так и державшая в руке свой пистолет. — А теперь пустите-ка меня к этому уроду!

Уж и не помню, какие я отыскал слова, чтобы минут через двадцать уговоров на какое-то время урезонить и ее, и остальных. Настроение у всех было явно самое мерзостное.

оживленно начавшийся и весьма печально завершившийся