солнечный свет начала лета — уже теплый, но еще не жгучий. Внизу, у самого подножья ствола, расположились две девочки, сидевшие возле кого-то еще.

А третья, самая маленькая, стояла напротив Гарри, радостно улыбаясь.

В этом месте ее страшный и отталкивающий облик исчез, явив взору Поттера живую и здоровую озорную девчушку лет восьми со слегка раскосыми глазами, черными волосами до плеч, затянутыми в два хвостика с позвякивающими бубенцами. Одетая в короткое бело-синее детское кимоно с поясом, она стояла босыми ногами по щиколотку в траве, держа руки за спиной и, перекатываясь с пятки на носок, глядела на Поттера с нескрываемой радостью и нетерпением.

А потом подошла и вновь, но уже очень уверенно взяла его за руку.

— Ну что же ты встал, нии-сан? Пойдем, пойдем! — ее голос был полон искреннего счастья. — Это так хорошо, что ты смог к нам придти, ведь мы так тебе помогали, прогоняли этих нехороших черных… Но ты же и сам не хотел быть с ними? С нами же лучше! Пойдем, посидим с мамой!

— С мамой? — немного удивленно переспросил Гарри.

— Ага! Я плохо помню, — и девочка наморщила лобик, — но долго, очень-очень долго нам тут было одиноко, страшно и холодно, пока мы не почувствовали, что тут появился кто-то еще, кроме нас и тех, черных… Оказалось, что к нам пришла мама! Правда, она очень устала, пока добиралась и искала нас, и с тех пор отдыхает, но главное — она пришла! Она не забыла нас, она создала нам это место! Мы были так рады…

«Мама? Какая еще мама? Чья?» — тем временем недоуменно размышлял Поттер, машинально шагая за девочкой.

«Эти трое — однозначно дочери Ичиро Акамацу, чьи души или то, что от них осталось, положили начало созданию Тэцу-Но-Кирай. Удивительно, что они — вот такие. Но… их мать? В древних манускриптах о Мече Проклятых ничего не говорилось про их мать; более того, ни жена, ни наложницы князя Ичиро там вообще нигде не упоминались! Тогда… Кто?»

Тем временем они подошли к росшей сосне, две других девочки — постарше и помладше, расступились, и Гарри почувствовал, как к горлу медленно подкатил комок, напрочь перехватив дыхание, а в груди больно и пронзительно защемило.

Полулежа на траве, опершись на шероховатый ствол дерева, под сосной мирно и глубоко дыша, спала укрытая до пояса молодая рыжеволосая женщина.

Он еще никогда не видел ее вживую, своими глазами, хотя этот термин вряд ли подходил к этому странному и нелогичному месту, но потратил очень много времени, рассматривая ее на немногих доставшихся ему колодографиях. И в последний раз увидел лишь в памяти былых событий, переданных ему в тот момент, когда он взял в руки «Лезвие трехсот душ».

— Мама…?

В глазах у Гарри защипало и поплыло, в ушах зашумело, он неуверенно шагнул в сторону и на ослабевших ногах опустился на мягкую траву.

Все, что он знал о «Тэцу-Но-Кирай» — знания из прошлого, и то, что он узнал сам, кружилось сейчас во взбаламученном сознании, словно льдинки на беспокойной темной воде, постепенно собираясь мозаикой в единое, осмысленное целое.

И это озарение, эта истина… она ошеломляла.

Дело было даже не в том, что его проклятый меч, созданный сумрачным гением величайшего мага Даймона, по сути, оказался пусть малым, искусственным, свернутым и замкнутым сам на себя, но еще одним мирком, затерявшимся где-то между «нигде» и «никогда», а в том, что Поттер понял саму суть Лезвия Трехсот Душ, разом осознав всю эволюцию этого клинка.

И он получил ответ, почему он, наперекор самому главному принципу, краеугольному камню «Всех Страхов Мира», все еще существует.

Никто — ни магглы, сочинившие о Тэцу столько страшных преданий, ни японские маги, пытавшиеся его изучать, никто из них не уделил должного внимания этой известной им всем детали, упоминавшейся в любой из немногих уцелевших хроник этого меча. Но именно эта деталь и дала Гарри все то, что он получил с той поры, как коснулся пальцами оплетенной темной кожей рукояти «Тэцу-Но-Кирай».

Основой меча, на которую потом ложились, слой за слоем, как полосы стали при ковке клинков, души убитых магов, бесконечная боль и смерть, были металл пыточных инструментов и останки замученных ими детей.

Трех разновозрастных дочерей Ичиро Акамацу.

Почему-то никто не придал этому значения, но именно эта основа в конечном итоге стала определяющей для Тэцу — души убитых, дико озлобленных, ожесточенных до крайности, исковерканных мучительной смертью, но все же детей. По замыслу Каэр-Ду они, противоестественно слитые с терзавшим и убившим их железом, скованные фокусирующей даймонской магией, должны были стать неиссякаемым, вечным горном ярости, злобы и ненависти, воплощенным в стали, разжигающим темные души попавших в этот черный водоворот, и дающие чудовищную мощь мечу и его владельцу.

Но где-то глубоко внутри они все равно были детьми.

И не было ничего особо странного в том, что добровольная жертва именно чьей-то матери ради своего ребенка — а Тэцу никто и никогда не предлагал свою жизнь взамен за кого-то, — все-таки получила у них отклик.

Душа Лили Поттер не стала очередной пленницей «Лезвия Трехсот», как все его многочисленные жертвы.

Но она и не растворилась в мече без остатка, как изначально ошибочно полагал Гарри. Все произошло иначе — затянутая внутрь темной бездны