любой звук.

Наконец терпение ее истощилось, и Гермиона начала шаг за шагом подниматься по крутым ступеням, ведущим прочь из подземелья.

По мере подъема ее глаза привыкли к свету и, когда голова Грейнджер очень осторожно вынырнула над обрамленным бортиком срезом входа, она увидела всю картину в целом.

Первое, что ей пришло в голову — что по круглому залу долгое время ходил некто безумный с парой ведер красной краски и, макая в нее приличных размеров кисть, щедрыми мазками размазывал ее на стенах и колоннах, а то, что осталось — расплескал по полу.

Но потом внезапно накатило понимание, что это никакая не краска. Это — кровь. Весь зал был залит ею, где-то почти черной, где-то алой, лужи уже начавшей свертываться крови напоминали комковатое красное желе.

Следом в глаза бросились трупы, черными манекенами валяющиеся тут, и там. Изломанные, скрюченные, распоротые, с вывалившимися внутренностями, некоторые без конечностей, они больше походили не на людей, а на груды грязной одежды.

В ноздри шибануло приторным, кисло-железистым запахом, и к горлу Гермионы вновь подкатил комок.

— Господи Всемогущий, что же здесь произошло?! — неслышно прошептала девушка опухшими, потрескавшимися губами.

Да, увиденное потрясло ее, но расшатанная последними испытаниями психика перенесла это на удивление спокойно, даже более, следующим чувством, охватившим Грейнджер, когда она узнала в ближайшем мертвеце одного из своих мучителей, стала такая злобная радость, что она испугалась сама себя. Отчаянно хотелось смеяться, петь, торжествовать…

И только в последнюю очередь она заметила Поттера.

Сначала девушка, увидев стоящего в центре зала человека, с засунутым сзади за пояс длинным, черным, слегка изогнутым шестом, не узнала в нем Гарри.

Он, как и все вокруг, был заляпан кровью, его некогда зеленоватые штаны и футболка стали почти черными, и лишь штанины ниже колен и спина выдавали, каким был первоначальный цвет материи.

Руки, кисти которых, как перчатки, покрывала намотанная темная лента, в буквальном смысле слова были по локоть в крови, а все лицо — в красных потёках и брызгах.

И еще вокруг него плыло нечто, некий ореол, темный морок, невидимый напрямую, но воспринимаемый боковым зрением, как кружащийся черный пепел…

Гермиону словно со всего маху ударили под дых, страх сковал все конечности, но тут незнакомец заметил ее и радостно улыбнулся.

И сквозь жуткую кровавую маску проступили знакомые до боли черты.

Гарри Поттер. Лучший друг.

— Привет, Гермиона, — прозвучал такой родной голос. — А я за вами…

Глаза Гермионы расширились, и остатки воли и мужества, которыми она подстегивала себя последние несколько часов, разом оставили ее. Она выпустила руку шатающегося Рона и со всех ног бросилась к Поттеру.

Подбежав к нему, она упала, с совершенно не девичьей силой обхватила его колени и, уткнувшись лицом в штаны, захлебнулась в рыданиях, сквозь слезы повторяя, как заведенная:

— Гарри!.. Гарри!.. Гарри!..

— Ну что ты… Тихо… Ну ладно… Хватит… — Поттер наклонился и неумело попытался успокоить ее, гладя заскорузлыми от подсыхающей крови руками по грязным, свалявшимся каштановым волосам. — Все уже закончилось, все позади, все хорошо…

— Гарри… Гарри… Ты… пришел… Ты… нас… не бросил… — твердила девушка, даже не думая отпускать его ноги, наоборот, вцепляясь еще сильнее.

Гермиона дико, отчаянно боялась, что если она его отпустит, то Гарри уйдет, исчезнет или растворится в воздухе, и они снова останутся в этом ужасном месте одни, совсем одни, а мертвецы встанут и все начнется заново.

То, что разорванная на лоскуты школьная рубашка и юбка практически не прикрывают покрытое синяками и ссадинами тело, ничуть не заботило ее.

Рон, брошенный без присмотра, скорчился у стены и уставился в никуда пустыми, ничего не выражающими глазами.

— Очнись, Грейнджер! Все, конец, кошмар закончился, — Гарри, наконец, смог разжать ее руки, присел на корточки и положил ладони ей на плечи. — Гляди, вот они! Они все мертвы. Никто из них больше никогда не сделает тебе больно. Ни тебе, ни кому-то другому. Видишь?

Лишь через некоторое время взгляд Гермионы снова начал становиться осмысленным, и она затихла, шмыгая носом, всхлипывая и размазывая слезы по запачканному лицу.

— Это ты… их?.. — спросила она, оглядевшись.

— Да, — просто ответил Гарри, глядя ей прямо в глаза. — Это я убил их всех. И ничуть не жалею об этом, потому что это были не люди, а уроды, бешеные двуногие мрази, на счету которых десятки загубленных невинных жизней.