— Да.

Короткое слово звучит как приговор.

— Если хочешь, то я помогу тебе бежать, но не сейчас. Сейчас слишком опасно. Нас только поймали и за нами следят. Возможно, когда их контроль ослабнет, как ты и говорила.

Инари ложится на койку, отворачиваясь к стенке: «Тогда я остаюсь с тобой. Даже не думай меня отговаривать».

— Не делай мне это назло! — на лице Гвиневры появляется гнев, моментально сменяясь усталостью, — Я старая, отжившая свой век саламандра, а ты даже не целовалась ни разу. Да тебе детей рожать и рожать. Наплоди себе детей на футбольную команду, а одну дочку назови в честь старой боевой подруги.

— Мы либо бежим вместе, либо не бежим вообще!

— И как я тебе смогу помочь? Мечом? Который у меня отобрали? К тому же я дала им слово.

— Я остаюсь, — слова короткие и острые, как лезвия бритвы. Тарквиния поджимает под себя ноги, сверху укрывшись хвостом и продолжает буравить своим взглядом стенку.

— Ты упряма, как осел.

— Да, прямо как ты, — она продолжает с ненавистью смотреть на стенку, словно та была в вине за слова ее подруги.

В комнате тишина.

Наконец, Тарквиния устает смотреть на серую сталь. Оно ворочается, пытаясь улечься поспокойнее, хмурится, злясь на тупую саламандру, но не выдерживает и смотрит на Гвиневру.

Бойкой воительницы нет. Есть лишь уставшая от жизни, от бесконечных тревог и приключений женщина. Плечи опущены, пламенный огонь в глазах потух и теперь они напоминают два угасающих уголька.

«Как же она стара!». Тарквиния теперь с жалостью смотрит на нее. Она так и не узнала, почему, проведя всю свою жизнь в странствиях, она так и не охмурила какого-нибудь рыцаря, обзаведясь дочкой, воинственной, как и она сама. Эти темы были для нее табу.

— Прости, я….

— Я понимаю, — кровать саламандры скрипит, когда рядом усаживается Тарквиния.

— Что теперь?

— Не знаю, — Тарквиния смотрит в пол. — Но знаю одно. Тебя я не брошу.

Три коротких стука в дверь, что разорвали тишину, напомнили Тарквинии о стуке молота, когда в гроб заколачивают гвозди.

Три коротких стука в дверь.

Салливан еще раз пригладил свою идеально выглаженную форму. Подобное не входило в круг его обязанностей. Но события сегодняшнего дня не давали ему покоя.

В их команде было пополнение. И не просто пополнение, а два абхумана. Чисто номинально, т. к. Магос признавать их людьми ну очень не хотел и согласился только после того, как в спор вступила его дипломат по имени Колетт.

Он вновь и вновь прокручивал в голове события этого дня. Даже привычная молитва не смогла успокоить его мысли. Уже завтра утром ему предстоит увидеть их в одном ряду на утренней молитве, объяснять им как правильно пользоваться воксом, как правильно одевать броню и еще куче вещей.

Но Генрих признал их души чистыми перед Императором. Это напрочь выбивало из колеи. Упрямый факт просто не заставлял смотреть на них так же, как и на остальных нелюдей, таких, как орки или темные эльдары.

И сейчас, несмотря на номинальный отбой, он стоял перед входом в каюты этих двух… наемников.

— То есть два ксеноса, — он хмуро проговорил себе под нос, чувствуя как сердце в его груди вдруг начало биться чуть быстрее, словно у школьника на первом свидании.

— Черт! — одним ругательством больше.

Еще раз три коротких стука.

Обостренные органы чувств уловили как за стеной что-то зашуршало, забегало, неуверенно подошло к двери и…

— Надеюсь, не помешал вашему отдыху.

В раскрытых дверях стояла хорошо знакомая ему саламандра. Взгляд сосредоточен. Полусогнутые колени и напряженные рельефные мышцы рук. Тело готово к любому исходу: бежать или драться. За ее спиной, стоит, испуганно смотря на него, ее подруга с пушистым хвостом.

Император! Теперь, одетые в штаны защитного цвета и черные футболки с символикой империума они стали выглядеть как те горячие крошки с пропагандистских плакатов. Сердце непроизвольно забилось чуть быстрее.

— Я могу войти?

Казалось, будто их ошеломила сама постановка вопроса.