— Брэн, неужели вы все еще не закончили с этими экземплярами? — Колетт с любопытством смотрит на испуганного щенка, — Я думала, Молотов хотел ликвидировать остатки.

— Это моя личная инициатива. Я бы хотел провести еще кое-какие исследования, — магос секунду молчит, а затем слегка кивает головой, приветствуя двух абхуманов. — Рад видеть, что лекарство подействовало. Ваша пневмония почти прошла.

Все это похоже на сюрреалистический сон. Разговор, что больше подошел для вечерний прогулки. Тарквиния осторожно выглядывает из-за саламандры: «И вам доброго… времени суток».

В свете фонарей он ей хорошо виден. Тогда, в камере, ей показалось, что его руки все еще были человеческими, но сейчас видно, что все это было обманом. От человека тут остался только тонкий слой кожи, что довольно аккуратно натянут на железное тело. Кажется, будто тварь просто решила содрать кожу старика и теперь щеголяет в ней как модник на званом балу.

— Не буду вас больше задерживать. Молотов уже наверняка закончил свои научные изыскания.

Он не спеша уходит вглубь коридора, уволакивая за собой мамоно, что уже смирилась со своей судьбой.

Вебер замечает выражение их лиц: «Я знаю, что вы не любите меня. Как и всех, кто вам повстречался. Но хочу вам напомнить, что если бы не я, то на месте той мамоно сейчас были бы вы. А теперь нам нужно идти дальше».

Они вновь в той лаборатории. Молотов был уже тут. От него пахнет кровью.

— Ну, вот теперь мы можем поговорить спокойно. Как цивилизованные граждане Империума.

— Что теперь с нами будет? — голос Гвиневры холоден и спокоен.

— Теперь вы граждане Империума. Это налагает на вас определенные права и обязанности.

— Правило первое. Есть лишь только один бог. Это Бог-Император человечества. Наш свет во тьме и наш заступник. Говорить что-то иное — ересь! Это худшее преступление, которое только может быть. И если я, или кто-то другой услышит подобное от вас, то аутодафе это самое лучшее, на что вы можете тогда от меня рассчитывать. Это не обсуждается. И это самое главное правило.

— Не волнуйтесь, господин инквизитор, мы сможем изобра…

Лицо инквизитора исказила гримаса ненависти: «Еще одно подобное слово и я вас лично сожгу. Никаких иллюзий, никакого притворства. Ваша вера должна быть искренней. За этим я буду следить лично. Конечно, я прекрасно понимаю, что нельзя искренне поверить за одну ночь. Но только намек на поклонение вашим лжебогам, только одно слово хулы на Императора и наказание последует незамедлительно».

Он внимательно смотрит на их притихшие лица: «Правило второе. Теперь вы поданные Империума. Дезертирство, ненадлежащее исполнение своих обязанностей и нарушение устава будет караться по всей строгости закона. Если у вас есть желание сбежать, есть надежда на возвращение к старой жизни, то советую вам забыть о ней, как об утреннем сне».

— И наконец, третье правило. Для вас я господин Вебер. Инквизитор. Агент золотого трона и десница Императора в этом мире. Мои приказы не обсуждаются. Вы не должны спрашивать у меня о причинах моих поступков, не должны ставить под сомнения мои слова и мои распоряжения. В мое отсутствие моим заместителем будет являтся Салливан, но должны также относиться к Молотову или его первому помощнику Колетт де Моро. Они единственные, чьи слова могут изменить мой прямой приказ.

— Следуйте этим словам и вы останетесь жить. А может, даже и преуспеете.

Он встает и не оглядываясь идет к двери.

— На сегодня все. Отбой будет через три часа. Салливан познакомит вас с остальными деталями вашего обихода.

Дверь закрывается с противным стуком. Странно, но как только его облик скрывается за толстой стальной дверь, инари чувствует, что ей как будто становится легче дышать.

— Вот за что мне нравится Вебер. Не любит говорить попусту., -Молотов несколько секунд смотрит в закрытую дверь, после чего медленно движется в сторону закрытой двери. — Следуйте за мной.

Тарквиния вновь прячет свой взгляд, стараясь не смотреть на эти до боли знакомые стены, что обступили ее со всех сторон. Это та самая операционная, где она когда то лежала, готовя себя к близкой смерти.

Но не это ее пугает. На том стальном столе, что когда был ее последним ложем, под белой скатертью лежит чье-то бездыханное тело. Алые пятна крови, что расползлись по белой ткани, не оставляют простора для фантазии.

Кто ты, несчастная вервольф? Билась ли ты в испуге, отчаянно вымаливая для себя последние минуты жизни? Или до последнего ли горело в твоей груди пламя бойца, чья борьба закончится лишь с его последним вздохом?

Ей уже не помочь. А ее убийца спокойно расхаживает рядом, оценивающе смотря на них с Гвиневрой. Сколько еще продлится эта безумная игра? И ради чего?

— Гвиневра. Ты первая.