Стыдно ему будет возвращаться. Столько денег своей газеты потратил, а вернётся без сенсации? Нет. Этот и жену отдаст, и сына, только бы прославиться. Я таких насквозь вижу.
Юра не спорил. Верил отцу. Верил его чутью.
— Гляди какой, — Слава, улыбаясь, поднял из кустов птенца. Покрытый зеленоватым пухом, тот отчаянно пищал, ворочал крыльями.
Рябчик тем временем уже не притворялся раненым. Ошалело носился по краю поляны, крутился на месте, вытягивал шею — делал всё возможное, только бы привлечь внимание охотника, обещая ему обед куда более сытный, чем из этого тощего цыплёнка.
— Положи! — сдавленно крикнул Юра.
— Хорошенький, — Слава гладил птенца по мягкой головке. Из соседнего куста пискнул другой птенец — не утерпел и так выдал своё положение, охотник его раньше не замечал.
— Положи, говорят!
— Подожди. Красивый, правда?
Юра перехватил с плеча ружьё. Вскинул. Навёл на брата.
— Дурак, что ли? — опешил Слава.
— Положи на землю, — тихо, но внятно произнёс Юра.
— Мозги лечить надо, — Слава, побледнев, бросил птенца с высоты. Тот, неловко растопырив крылышки, закрутился в воздухе. Упал. Оклемался и короткими кривыми перебежками, надрываясь от писка, устремился к соседнему кусту.
— Вот так. Молодец. А теперь отойди. — Юра видел, что брат готов от досады раздавить птенца.
Слава молча отошёл.
— И не глупи. — Юра опустил ружьё.
Сейчас брат был ему неприятен. Со своей неизменной простоватостью, с этим обиженным полноватым лицом, с дурацкой чёлкой, которую он носил с первого класса. С вечными проблемами в семье, где жена давно не стеснялась бить Славу кулаком в грудь на виду у всех соседей, с причитаниями о его прожорстве и затянувшейся бездетности.
— Может, объяснишь?.. — медленно выдавил Слава. На его щеках и шее проступили красные пятна.
Юра скривился. Хотел ответить грубо, но сдержался. Всё-таки это был его младший брат, и он его по-своему любил.
— Нельзя птенцов трогать. Для них твои руки — хуже лосиного зада. Ты их потрогал и свой запах передал. Они к матери под крыло побегут, а она их — клювом в лоб. Потому что не признает. Убьёт или бросит помирать от голода.
— Это я и без тебя знаю, умник. Можешь не рассказывать. Я о другом. С каких пор ты стал таким нежным, что рябчика жалко?
— Не жалко. Надо будет — сам первый сверну ему шею. И всем птенцам. Но сейчас не надо. Еды у нас достаточно. Пусть живут.
— До тех пор, пока не понадобятся? — не сдержал усмешки Слава.
— Ну да.
— А ты, братец, тот ещё засранец, — Слава мгновенно забыл недавнюю злость и сдавленно засмеялся. Красные пятна на коже пропали. Юра весёлости брата не понял и только качнул головой. Очира по-прежнему не было.
Следопыт всё глубже заходил в лес на дне кальдеры. Догадывался, что спускается напрямик к останцу, стоявшему в самом центре. Каменного великана отсюда не было видно, его загораживали кроны деревьев.
Человеческие следы больше не попадались, но Очир был уверен, что правильно определил их направление.
Тайга густела с каждым шагом. Тут даже в полуденный час стояли затхлые сумерки. Помимо привычных запахов появился странный, прежде не знакомый Очиру привкус — не то прогорклого масла, не то пихты.
Следопыт вышел к ручью. По его извитому берегу идти было чуть легче. Очир понюхал воду и поморщился. От неё пахло ещё хуже. Из такого источника он бы не решился пить даже при сильной жажде, а сейчас на поясе у него висел бурдюк. При бережном расходе такого запаса могло хватить до следующего дня. Впрочем, Очир и не думал плутать тут всю ночь. Рассчитывал через час повернуть назад. Понимал, что егерь будет злиться из-за его долгого отсутствия.
Изредка вскрикивали птицы. Они держались высоко, под кронами, а к земле спускаться не хотели. Лишь один раз следопыт заметил дятла — тот выдалбливал ель. Сам чёрный, неприметный, а шапка на голове горит красным, видна издалека. Несколько раз по стволу перебегали белки: спустившись от верхушки, вышлёпывали всем телом по комлю[45], глухо стучали коготками, перебежками пробирались к вздыбленным корням, выискивали в них что-то, а потом, испуганные появлением человека, быстро взбегали наверх, замирали среди ветвей.
Земля стала влажной, заболотилась. Появились комары. Какие-то странные — чёрные с коричневыми полосками. Очир прежде таких не встречал. Они жадно пищали над ухом, набивались в глаза, на вдохе залетали в нос и горло, приходилось отсмаркиваться, отхаркиваться. Следопыт срезал от ели махровую лапу и теперь обмахивал себя. Идти при этом старался как можно тише.
