увёл всех обратно в лес, не желая сталкиваться с лосями, если те задумают ночью вернуться домой.

Костёр развели в глубокой яме, смастерили для него навес из лапника. Возле потайного огня греться было неудобно, но никто не спорил: все понимали, что безопасность важнее любых удобств.

Сергей Николаевич, лёжа на спине, закинув руки за голову, в тишине заговорил:

Артём с удивлением посмотрел на папу. Никогда прежде тот не читал стихи перед сыном. Возможно, дедушка был прав, когда говорил, что человек проявляет себя настоящего, когда устал:

— Не в опасности, не в радости — это всё сказки. Никогда человек в опасности не бывает настоящим. Что там настоящего? Всё искажено страхом. Тут нужен опыт, выносливость, твёрдость мысли и дела. При чём тут истинное лицо человека? Никогда этого не понимал. Была у меня знакомая, геолог. Жила с мужем пятнадцать лет. И вот впервые сходила с ним в поход. Ну, встретили медведя. Муж запаниковал, побросал всё и на дерево полез. И что? Она на развод подала. Говорит: «Не могу с ним больше жить. Увидела, какой он на самом деле…» Глупости какие. Он, значит, должен был броситься на медведя, чтобы её спасти. То есть пятнадцать лет счастливой жизни — это так, не в счёт, а минутный страх — великая трагедия? Нет, человек показывает настоящее лицо, когда устал от долгого дела. Вот тут он одним только словом, взглядом может выразить себя всего, какой он под всеми одеждами своей красоты, учёности, своего страха или самомнения.

«Может, и папа на самом деле такой? — улыбнулся Артём. — Смотрящий в вечернее небо и читающий стихи?»

Весь следующий день ходили в разведку. Из долины открывалось множество ходов, и какой из них выбрать, никто не знал. В лагере оставался только профессор Тюрин, заявивший, что от него будет больше толку, если он как следует отдохнёт, выспится и в дальнейшем не будет отставать от других. Глядя на его осунувшееся лицо, никто не стал возражать.

Вечером Солонго сказала, что с одной из сопок вдалеке просматривается озеро. В самой его середине возвышалась скала. Она была совсем не похожа на ту, что нарисовал Дёмин, однако с такого расстояния деталей было не разглядеть.

Утром сходили на сопку все вместе, предварительно утоптав, забросав валежником стоянку. Следопыта Очира это бы не обмануло, но так путникам было спокойнее.

Озера разглядеть не удалось, так как его заволокло туманом, но Джамбул доверял дочери и повёл экспедицию в указанном ею направлении.

Пришлось больше суток блуждать среди сопок, опускаться в расщелины, подниматься по сыпучим ярам, продираться через заросшие дедовником[42] поля и даже плутать по лабиринтам ольховника, прежде чем путники наконец приблизились к озеру. Теперь было очевидно: Дёмин нарисовал именно его. Вот и ровная полоса берега, вот и скала. Только на ней не было ни валунов, ни берёзы. Впрочем, за полтора века дерево могло изгнить, а валуны — обвалиться в воду, землетрясения тут случались часто. Вообще можно было считать чудом, что сама скала не рассыпалась, что озеро не ушло под землю, что сохранился овальный контур его берега.

Ликование было сдержанным. Марина Викторовна обняла Артёма. Потом, помедлив, обняла и Солонго. Девушка явно не ожидала этого и ласку приняла неуклюже, даже смутилась.

Все слишком устали, чтобы полноценно отпраздновать находку. К тому же вчера были съедены последние кусочки мяса. Целый день питались ягодами, грибами и корнями рогоза.

— Что теперь? — Сергей Николаевич, заложив руки за спину, расхаживал по берегу озера, которое путники для себя назвали озером Корчагина.

— То есть как? — Марина Викторовна пальцами расчёсывала слежавшиеся волосы. Расчёски у неё не было с тех пор, как беглецы выбрались из лагеря Нагибиных.

— Что теперь?! — настойчиво повторил Сергей Николаевич. — Вот она, шестая примета. Мы её нашли. И? Где тут золото, где тут великое