«Смерть придёт, а нас дома не найдёт — а мы гулять ушли за Чекушку, на пруды».

Пока путники отдыхали на привале, Джамбул ушёл охотиться. Сказал, что стрелять будет в последний раз — осталось не так много сухих патронов, да и Нагибины могли быть поблизости, не стоило лишний раз указывать им своё положение.

Родители и Тюрин лежали на траве. Сергей Николаевич обсуждал с профессором, сколько процентов они получат от золота, если сдадут его властям, сколько вообще может стоить сокровищница Дёмина и как её лучше выносить с гор. Марина Викторовна дремала. Артём решил прогуляться — надеялся где-нибудь поблизости найти Сол.

Через редкий ельник юноша вышел на заваленную выворотнями площадку. Почва здесь была неглубокой, и сильный ветер опрокидывал самые тяжёлые, прогонистые деревья. Чуть дальше начинался каменистый подъём. Артём не захотел к нему приближаться, зная, что в таких местах встречаются змеи, и отправился назад, дугой возвращаясь к биваку.

В лесу кричали птицы. Попадались и такие, кто действительно пел — выводил переливчатые мелодии. Серая варакушка, с оранжевой грудкой и вздёрнутым хвостом, громко выдавала своё «Уа-та-та-таица» — пискливое, будто нацарапанное кончиком иглы. Вслед ей жёлтая лощёная иволга мягким голосом тянула «Фи-ту-фи-виу» — тёплый, приятный звук, тембром напоминавший большие глиняные свистульки. Хуже всех пели сверчки — невзрачные птички с бледным клювом, серым брюшком и тёмными крыльями. Они кричали на два голоса: один напоминал дребезжание высоковольтных проводов, натужное, каким оно бывает в сильный туман, а другой напоминал шум офисного вентилятора, который начинается, если просунуть к лопастям карандаш.

Артём прислушивался к таёжному гомону с особенным интересом. Вчера мама сказала ему, что для животных звуки, как для людей — мимика. Голосом животные выражают эмоции. Юноша теперь пытался понять значение каждого из голосов, старался угадать, где иволга жалуется на строптивость гусениц, а где варакушка причитает об излишней переменчивости погоды.

Раздавшийся неподалёку выстрел отвлёк юношу от птиц. Должно быть, Джамбул нашёл добычу.

Нужно было идти дальше.

На серых валунах небрежными мазками лежал шершавый оранжевый лишайник. Между валунов росла сухая трава, из которой высокими перископами поднимались колокольчики — бурые, словно обгоревшие тростинки оканчивались фиолетовым рупором.

Чуть в стороне была прогалина, поросшая скабиозой. Большие сизые бутоны тихо пахли, казались неряшливо пошитыми помпонами — лепестки из общего клубка торчали во все стороны. Здесь же встречались и зелёные, только назревавшие бутоны.

На закрайках прогалины сидела Солонго. Артём сразу заприметил её. Юная монголка и не пряталась. Юноша задумал её напугать, отчего шёл крадучись, с улыбкой. Мягкая земля бережно скрадывала его шаги. Приблизившись, Артём остановился. Понял, что Сол плачет. Она сидела, обхватив ноги, прижав лицо к коленкам, и плакала. Юноша меньше всего ожидал увидеть такую картину, поэтому растерялся, почувствовал себя неловко. Не знал, утешить ли девушку или постараться так же тихо уйти.

Неожиданно Сол подняла голову, но посмотрела не на Артёма, а куда-то за его спину — с испугом, с затаённым ужасом. Юноша понял, что девушка знала о его приближении, но не успел толком обдумать это — обернулся и увидел гиганта-монгола. Тот стоял в десяти метрах от Артёма. С ружьём на плече. С топором на поясе. Руки у него были в крови. Джамбул смотрел прямиком на юношу — сосредоточенно, оценивающе.

Артём отступил на шаг. Монгол застыл каменным изваянием, даже не шевелился. Только на шее пульсировала большая, толщиной с палец вена. Юноша повернул голову к Сол, но её нигде не было. Она исчезла. Должно быть, убежала в лес. Когда Артём опять посмотрел на Джамбула, тот уже повернулся к нему спиной. Неторопливо шёл в сторону лагеря. Наклонившись, подобрал оставленную на траве тушу кабарги — крепкой хваткой сдавил ей шею и поволок по земле. Голова и ноги кабарги безвольно болтались.

Солонго так и не вернулась. Пришлось идти к родителям — по оставленному монголом кровавому следу.

Юноша старался не вспоминать слёзы Солонго. Понимал, что многого не знает о Джамбуле и его дочери. У них явно были свои тайны, которые, подозревал Артём, ещё могли сказаться на успехе экспедиции.

После обеда выдвинулись в путь.

Лес поредел. Среди елей встречались останцы — торчали из почвы, будто рахитичные клыки огромных животных, источенные, окружённые рыхлой десной осыпи. Слева над лесом всё выше поднималась гора — не такая высокая, как горы на юге, но крепкая, покрытая желваками валунов. Тысячелетний великан, кожа которого растрескалась курумами[36], покрылась шершавыми старческими пятнами лишайников.

Артём заметил, что Солонго положила к одному из останцев маленькую коробочку из берёсты, которую сама только что сплела. Хотел тайком осмотреть её, но так и не решился. Приблизился к девушке. Не успел ни о чём спросить, она сама ответила:

— Тут живут злые духи. Очень старые и очень злые. Я оставила им подношение. Чтобы они забыли о вашем приходе. Чтобы никогда не вспоминали ваших лиц.

— Ваших? О себе ты не беспокоишься? — улыбнулся юноша.

— Нет.

Артём подождал, надеясь, что девушка как-то объяснит свой ответ. Но она молчала.