Идти было неудобно. Всё чаще попадались заросли тальника. В колтунах травы начался кочкарник. Между кочек стыли мелкие оконца воды. Не хотелось опять мочить ботинки, приходилось внимательно следить за каждым шагом.

Дважды экспедиция выходила к бочагам[34] мутной зеленоватой воды. Слышались кряхтящие отрыжки лягушек. Джамбул опасался, что в низине начнётся карёк[35], поэтому чуть повернул в сторону подъёма, надеялся обойти болотистые места, при этом не поднимаясь слишком высоко.

Вскоре бочаги и лужи пропали.

Шли по сухому кочкарнику, перемежавшемуся ровными глиняными площадками и полянами, по которым стелилась брусника — из-под овальных листиков выглядывали бледные твёрдые ягодки.

Кочки утомляли. Между ними прятались небольшие углубления. Артём не знал, как тут идти: ставить ноги на кочку или наступать в углубление — в любом случае было неудобно, ступня постоянно изгибалась то в одну, то в другую сторону и быстро утомлялась.

Профессор Тюрин и Марина Викторовна опять отстали. Теперь их подгонял Джамбул, а Солонго шагала впереди всех — Артём старался догнать её, несмотря на боль в ногах.

Путь пошёл на подъём, и кочкарник сменился степью. Под ногами теперь была ровная земля, идти по которой казалось наслаждением. В зелёном разнотравье лежали редкие глыбы осыпавшихся камней. Всё чаще попадались красные и фиолетовые бутоны. Среди осоки и колосняка особенно много было нителистника. Его жёлтые бусинки, стянутые в букет по пять-шесть бусинок на каждом цветке, были заметны даже издалека. Артём подумал, что нарисовать такое растение можно брызгами — окропить серо-зелёную поляну каплями жёлтой краски, разлетающейся с расчёски, как их учили в младших классах. Цветы нителистника были мягкие, а листья торчали неуклюжими палочками, будто их сюда пересадили с кипариса.

— Что будем делать с золотом? — спросил Тюрин, поравнявшись с Сергеем Николаевичем.

— Как что? Делить!

— Это да… А как?

— Что как?

— Как делить? — Профессор рукавом протирал запотевшие очки. — На три части?

— Какие три части? — удивился Сергей Николаевич.

— Ну, по одной на каждую семью. Одна часть — вам. Другая — нашим монголам.

— А третья — тебе?

— Ну да.

— Хорошо придумал! — усмехнулся Сергей Николаевич, но как-то безрадостно, почти злобно. — Значит, ты у нас третья семья?

— У меня жена и двое детей.

— Хорошо, что напомнил. Только я их тут не вижу. Может, ты их по карманам жилетки попрятал? Хотя постой. На твою Надю целого рюкзака не хватило бы.

— Серёжа! — Марина Викторовна не ожидала от мужа такой грубости.

— Ну знаешь… — Тюрин сам удивился словам друга.

— Ладно, прости, — Сергей Николаевич отмахнулся от профессора. — Просто ты неудачно пошутил.

— Я не шутил.

— Здрасьте, приехали. Почему это мы должны делить золото, учитывая твою Надю и твоих детишек? Если что, тебя вообще в экспедицию не приглашали. Сам напросился. Я тебе предлагал только написать комментарий для статьи.

— Ну знаешь! — в отчаянии Тюрин схватился за один из своих кармашков, будто в нём лежал какой-то особенно важный аргумент, о котором профессор успел позабыть. В действительности там был лишь носовой платок, и профессор принялся им тереть вспотевшую под панамой лысину.

— А что, не так? Я просил тебя помочь. А ты убежал, даже не попрощавшись. Да и толку от тебя в экспедиции не было. Только плетёшься в самом конце.

— От меня тоже толку нет? — сурово спросила Марина Викторовна.

Она видела, как до онемения разозлился Тюрин, положила ему на плечо руку, чтобы успокоить его.

— При чём тут ты? — Сергей Николаевич закатил глаза.

— Действительно, при чём? Только мешаюсь и в хвосте плетусь.

— Марин, перестань. Ты, вон, кашу варила. Брюки мне зашивала…

— Так вот, значит, кто я. Кухарка и швея? Твоя личная обслуга?

— Оригинально, правда? — прошептал Тюрин.

— Ой, прекрати! Ты знаешь, я не это имел в виду. Устроили тут цирк, — огрызнулся Сергей Николаевич.

— Цирк устроил ты. Тебя послушать, так в экспедиции все только мешали тебе…