— Сказки это, нет там никакого золота, — Тюрин жевал гречку с тушёнкой и говорил одновременно. — И Дёмина тут никогда не было. Он как был там, на Моткиных щеках, дальше и не совался. Откуда золото берётся, знаешь?

Артём качнул головой.

— Самородки найти всегда приятно. Но вся ценность не в них, а в жиле, от которой они отвалились. Тут ведь как. Сидит себе жила глубоко под землёй. Потом землетрясение выносит её повыше, почти на поверхность. Вот она и торчит себе где-нибудь на склоне. Такую не разглядишь даже с вертолёта. Потом речки эту жилу подмывают. От неё откалываются самородки. Они слишком тяжёлые, поэтому западают в щели, оседают в грунте. Но вода стёсывает с жилы золотой песочек. Вот его как раз вымывает вниз, в долину. По Шумаку и Китою такого песочка много находят, а понять, по какому из притоков он пришёл, невозможно. Мало ли там склонов и отрогов. Можешь по каждому ручейку бегать с лотком, но это ничего не даст. Да и склоны-то крутые, и песок смывает без остатка, а жила после следующего землетрясения прячется назад, это она умеет.

Тюрин на мгновение умолк. Посмотрел на Артёма, понял, что тот едва слушает. Какое-то время продолжал есть молча, а потом вдруг продолжил:

— Самородки, от неё отколовшиеся, сбиваются в гнёзда. Такие гнёзда бывают большими, но отыскать их сложно. Лежат себе под илом или галькой. Не будешь же ты каждую расщелину копать, их тут десятки, сотни тысяч. Хоть всю жизнь лазай по Саянам, а ничего не найдёшь. Должно очень повезти. Вот, говорят, Дёмину и повезло. Наткнулся на такое гнездо. В это я готов поверить. Ну, перепрятал золото куда подальше. Допустим. Всё может быть. Но чтобы бросить схрон, сбежать от него в Иркутск… Не очень-то достоверно. Думаю, надурил он всех. Корчагин вот пишет, что Дёмин оставил карту сыну, а тот её продал — мол, сам не решился идти. Ну да, конечно. По мне, так сын всё и придумал. И белогвардейца Гришавина надурил. Придумал всякие приметы, только бы подальше в тайгу заслать. Расчёт был правильный. Этот его обман и сто лет спустя вон сколько людей одурачил. Оригинально, правда?

— Ты, если такой умный, иди разберись, что там с приметами, — огрызнулся сидевший неподалёку Юра.

Тюрин ничего не ответил. Только стал быстрее работать ложкой, словно боялся, что в наказание за болтливость у него отнимут кашу.

С приметами в самом деле вышла заминка. Сразу стало понятно, что предложенный Артёмом вариант не сработает. Описывать на словах рисунки было томительно сложным занятием. На выручку пришла мама. Решено было, что она станет перерисовывать по одной примете и отдавать рисунки егерю. В ход пошли блокноты и ручки Сергея Николаевича. Рисунки у Марины Викторовны получались довольно точными.

Юра сурово поглядывал на Переваловых. Ему явно не нравилась затеянная игра, он бы без промедления отобрал фотоаппарат у юноши, но не смел перечить отцу. Фёдора Кузьмича, кажется, забавляло происходящее.

Как только мама перерисовала первую примету, Артём на виду у всех вынул из камеры карту памяти и спрятал её в дедушкин амулет — рядом с пером утаргалжина. Сказал, что если не успеет при случае разбить фотоаппарат, то уж хрупкую карточку сломает в два счёта, а то и выбросит в речку. Фёдор Кузьмич кивнул, словно полностью поддерживал Артёма и только по старческой слабости был вынужден терпеть своеволие и грубость сыновей.

Первая примета вела к горе, у подножья которой экспедиция прошла два дня назад. Нагибины заподозрили обман. Подумали, что мама нарисовала примету не с рисунка Дёмина, а с натуры: слишком уж точным был ракурс и общий вид горы.

После краткого обсуждения решено было рассекретить вторую примету. Сергей Николаевич сам не понимал, зачем экспедиции возвращаться по уже пройденному пути. В карте Корчагина ошибок быть не могло, ведь он добрался-таки до золота.

Второй рисунок указал на гору с тремя вершинами: две низкие — по краям и подальше, одна высокая — посередине и поближе. Оглядевшись вокруг, Юра нашёл лишь одну похожую гору. Если первая примета была нарисована со всей точностью открывавшегося с поляны вида, то вторая весь вид искажала: три вершины стояли одна за другой, прятались друг за другом, а высокая была лишь второй по удалённости, низкая вершина стояла значительно ближе.

— И куда нам? — в раздражении Юра тряхнул листками.

— Этого мы не знаем, — признался Сергей Николаевич. — Нужно думать.

— Что скажешь? — Юра показал рисунки следопыту Очиру.

— Ябажа хаража узэхэ хэрэгтэй. Замынь оороо элирхэ.

— Ну так иди, смотри.

— Что он сказал? — заинтересовался Сергей Николаевич.

— Сказал, что ты водишь меня за нос! Что если обманешь, он тебе своими руками вырвет ноздри и скормит их свиньям.

— Не очень-то сытный у них будет обед, — усмехнулся Сергей Николаевич.

Юра сплюнул, но промолчал. Очир тем временем скрылся в кустах.

Моросило. От непогоды стемнело задолго до заката. Тензин разложил костры. Из-за яркого огня сумерки вокруг лагеря казались совсем густыми. Даже палатка, стоявшая в трёх метрах от Артёма, была едва различима.

— Как их следопыт в такую погоду ориентируется? — прошептал он.

Ему никто не ответил. Рядом сидели мама, папа, профессор Тюрин, Слава Нагибин и оба охотника. Фёдор Кузьмич с Юрой стояли под вторым тентом, говорили со связанным Джамбулом. О чём шёл разговор, расслышать не удавалось.