Марина Викторовна вся задрожала. Подумала, что муж увидел тело Виктора Каюмовича и не хочет в этом признаваться.

— Там… там отец?

— Марин, успокойся, нет тут никого. Палатка пустая, только…

— Что?

— Только в ней лежит рюкзак. И вещи. Спальник, куртка…

Внутри был беспорядок. «Здесь кто-то порылся. Но ничего не взял. Интересно…»

Баир, не дожидаясь распоряжений, повёл лошадей к озеру. Нужно было готовиться к ночёвке. Погонщик понимал, что вставать вблизи от заброшенного лагеря никто не захочет, поэтому выбрал местечко на берегу в километре отсюда. Ринчима и Слава Нагибин пошли вслед за ним — помогать с обустройством бивака. Марина Викторовна по-прежнему стояла возле костровища, не осмеливаясь подойти ближе к палатке. Чуть поодаль стояли Артём, Юра Нагибин и Джамбул. Фёдор Кузьмич сидел на бревне возле отвесной скалы. Солонго нигде поблизости не было.

Профессора находка не интересовала. Он сейчас думал только о своём чемодане — увидел, что тот сбоку весь покрылся лошадиным мылом. Пальцем брезгливо снял с ручки чемодана эту густую, перемешанную с ворсом пену, убедился, что она омерзительно пахнет, и принялся тереть чемодан платком, испугавшись, что запах просочится внутрь, до самых вещей.

«Как странно. Всё на месте. Верёвки, ботинки… Даже экспедиционная сумка тут — уж с ней-то Корчагин никогда не расставался. Чудак, даже дома спал с ней в обнимку. Говорил, что это по походной привычке. А тут валяется среди вещей… Нет только ружья». Сергей Николаевич осторожно поворошил спальник, опасаясь увидеть в нём тело старика. Спальник был пустой.

«Понять бы, откуда сделан разрез: изнутри или снаружи. Снаружи могли напасть. Но кто? Медведи с ножами не гуляют. Значит, охотники. Зачем? Непонятно. Или кто-то следил за ним от посёлка?»

Сергей Николаевич, нахмурившись, вспомнил слова Артёма о трёх охотниках, о подслушанном разговоре Джамбула с участковым.

Баир вернулся доложить, что место для ночёвки найдено.

— Нам бы кого за дровами послать. Там Слава, так нам вдвоём таскать долго.

— Подожди, — Сергей Николаевич махнул ему рукой. — Глянь сюда. Откуда сделан разрез: снаружи или изнутри? — тихо спросил он погонщика, когда тот приблизился.

Баир внимательно осмотрел пройму в тенте и стенке внутренней палатки. Ощупал края прорехи.

— Изнутри. Вон, нож как прошёл. Ткань закрутилась наружу. С улицы так не прорежешь.

— Зачем же он палатку вскрыл?

— Не знаю, Сергей Николаевич. Не моего ума это дело. Может, молнию у него на входе заело.

Сергея Николаевича развеселило такое объяснение. Он понял, что большего от Баира не дождётся, и отослал его в лагерь, велев захватить с собой Юру, Джамбула и Фёдора Кузьмича. Погонщик был этому только рад. Брошенный лагерь ему не нравился.

— Там пахнет смертью, смотри, не ходи, беду навлечёшь, — сказал он жене, вернувшись на бивак, и решил ночью, пока никто не видит, поставить в лагерь Корчагина подношение духам смерти, чтобы не цеплялись ни к его семье, ни к его лошадям.

«Значит, картина получается такая, — Сергей Николаевич бережно достал сумку Виктора Каюмовича. Она оказалась пустой. — Старик Корчагин ночует в палатке. Потом что-то происходит, и он бежит. У него нет времени даже расстегнуть тамбур. С молнией всё в порядке. Значит, он дорожит каждой секундой. Разрезает палатку и вываливается наружу. Так торопится, что убегает в чём спал. Ни куртку, ни дождевик с собой не берёт. Нет времени. Даже сумку оставляет, что уж совсем странно. Берёт только ружьё. Значит, боится за жизнь. Понимает, что ничего ценнее ружья в такой ситуации быть не может. Бежит не оглядываясь. Потом не возвращается. Бросает лагерь навсегда, будто сюда чумные крысы набежали. Что же, чёрт возьми, тут случилось?!»

Сергей Николаевич полностью залез в палатку. Внутри пахло гнилью. Снег и дождь целый год заносило в разрез. Сейчас на солнце всё высохло, но запах гнили остался.

— Мам, — Артём подошёл к Марине Викторовне.

— Не сейчас.

— Смотри, — юноша показал ей на костровище.

— Ну что там?

Артём сел на корточки и прутиком расковырял старые угли. В земле лежали огарки каких-то бумаг. Взяв одну из них, юноша сразу понял, что это была заклеенная скотчем карта. Дедушка так часто делал, опасаясь, что карта вымокнет в пути.

Папа, отряхивая брюки, выбрался из палатки.

— Интересно, — протянул он, когда Артём показал ему огарки. — Это копия карты Гришавина. Той самой, по которой мы идём. Почерк похож… Она, конечно, лежала в сумке Корчагина. Получается, кто-то пришёл в лагерь. Переворошил тут всё, а потом сжёг карту.

— Зачем? — удивился Артём.

— Или старик сам вернулся и сжёг её. Но это вряд ли. Он бы тогда захватил куртку. И вот это.