плети, посмеиваясь над тем, как внимательно следит за его движениями Артём. — Хлёст-хлёст. Жеребец, конечно, пугается и бежит как от чумы. А бежать-то некуда. И он наворачивает круги. Первый. Второй. Третий. Четвёртый… Кружится вокруг объездчика. А он знай себе выпарывает воздух, как тот перс порол море. А монголы все улюлюкают, топчутся. Жеребец пугается всё больше. Того и гляди перемахнёт через брёвна, но высоковато для него. Держишь мысль?

Артём кивнул.

— Молодец. Теперь самое важное. Слушай внимательно. Объездчик должен поймать одну-единственную секунду. Самую верную. Если упустит, то и жеребца не приручит. В момент, когда жеребец случайно повернётся к нему мордой, объездчик замирает. И монголы все замирают. И тихо становится, и спокойно. Если жеребец опять начинает бегать, то и нагайка опять свистит, и монголы опять кричат. А когда конь глаза в глаза оказывается с объездчиком, всё вновь затихает. Понимаешь, что происходит?

— Нет, — признался Артём.

— А ты не торопись. Подумай, — Фёдор Кузьмич выпрямился в седле, показал, что готов ждать ответа хоть до конца экспедиции.

Артём, качнув головой, протянул:

— Жеребец начинает думать, что ему безопасно, только когда он стоит лицом к лицу с объездчиком…

Егерь хохотнул. Юноша растерянно пожал плечами. Смутился, уверенный, что Фёдор Кузьмич, как и папа, будет высмеивать его глупые догадки.

— Твой дед знает толк в людях. Ты молодец. Всё правильно рассудил. Видишь, сам догадался, тебе и рассказывать ничего не пришлось!

Артём покраснел от удовольствия и теперь взглянул по сторонам не из опасения, а в надежде, что их кто-то подслушивал.

— Всё верно, — продолжал егерь. — Жеребец вдруг понимает, что ему спокойно и безопасно, только когда он рядом с объездчиком. Признаёт его. И успокаивается. Так резко, что можно сразу, не выходя из загона, седлать его и везти на первую выгулку. Вот тебе и монголы.

— Да… — протянул Артём.

— Слушай, — Фёдор Кузьмич опять говорил шёпотом. — Я тут заметил, что ни ружья, ни другого оружия тебе не выдали.

— Нет…

— Смотри, все мужчины — с ружьями. Твой отец — с револьвером. Где он только его достал? — егерь сдавленно хохотнул. — А тебе — ничего.

— Папа мне не доверяет.

— А зря. Ведь ты тут больше всех нас в опасности.

— Почему?

— Сам раскрыл заговор, следил за монголкой, видел преследователей. На тебя могли напасть.

— Могли.

— Ну, с ружьём мы ещё поглядим. А вот тебе для начала.

Фёдор Кузьмич вытащил из-под потника небольшой нож в кожаных ножнах.

— Нож? — удивился Артём.

— Охотничий. Настоящий. Твёрдая хромовольфрамовая сталь. Такой долго держит заточку. Посмотри, что у него на лезвии.

Артём бережно взял нож, вытянул его из ножен. Увидел клеймо в виде осёдланного, но вставшего на дыбы коня.

— Это жеребец. Непоседливый, свежий. Это твой эжин, твой дух. Дух молодости. Он повёл тебя ночью во двор, где ты узнал тайну Джамбула. Он повёл тебя вслед за девчонкой, где ты увидел преследователей. Каждый человек должен найти себя в диком животном, чтобы не забывать о корнях, о своей природе и не требовать от себя слишком много. Держишь мысль?

— А у вас какой дух?

Фёдор Кузьмич не то улыбнулся, не то оскалился. Глаза его сузились, он даже чем-то стал похож на бурята. Шрам на его лице исказился, потемнел. Сам он сгорбился, вытянул шею. Затем приподнял полы энцефалитки и тельняшки. На боку у него была наколка росомахи: ощеренной, выпустившей большие когти.

— Росомаха… Это она вас?

— Что?

— Ну… шрамы…

— Нет. Шрамы — от медведя.

— На охоте?

— Нет. Собирали ягоду. Юра и Слава ещё маленькие были. Обирали кусты, а там мишка сидел. Если б я промедлил, он бы их задрал. А так прыгнул между ними и напугал медведя. Он только махнул лапой, едва задел мне лицо. А мог бы всю голову снять.

Егерь весело рассмеялся, сразу утратив грозный вид:

— Пусть это будет наша с тобой тайна. И нож отцу не показывай. У каждого мужчины должна быть своя сталь. Для неё обязательно придёт время.