Родиона он убил, чтобы купец имел острастку. Нет. Все одно не сходится.

– Ты чего прибежал в такую рань-то? – зевая и почесывая в бороде, недовольно проворчал боярин Пятницкий, выходя в светелку в одном исподнем.

Иван про себя сделал зарубочку. Нет, не пренебрежением отдает от подобного поведения. Наоборот, вот так запросто боярин может предстать только перед тем, кого за своего держит. Потому как на Руси так повелось, что чем больше на тебе одежды, тем твой облик весомей и значимей. Оттого и парятся бояре в шубах в летнюю пору. Ну и остальные от них не отстают, в меру своего положения, ясное дело.

Что с того, что еще и года нет, как они сблизились? Порой куда меньшего срока достаточно, чтобы поверить человеку и принять его. А порой и жизни мало. Вон его бывший соратник Аршанский. И сын друга детства, и близок был, чуть не за родную кровиночку почитался. А на выходе? Вот то-то и оно.

– Ну, не так чтобы и рано, Ефим Ильич, – возразил Иван.

– То вам, молодым, что ночь, что рассвет – все едино. А нам, старикам, уж покоя хочется да бока подольше отлеживать.

Ага. Старик. Силен боярин прибедняться. Ему еще и пятидесяти пяти нет, а туда же. Впрочем, мужчинам подобное свойственно. Это женщины цепляются за свою молодость, как утопающий за соломинку. Мужчины же бравируют своим возрастом. А то как же, эвон сколь мне лет, и седой, и лысый, а еще о-го-го, молодым фору дам.

– Вижу, вести есть? – сбрасывая с кувшина рушник и примеряясь к молоку, спросил Пятницкий.

– Есть. Ты ведь знаешь, что душегуба того видели? И малец, и на постоялом дворе, и выживший дружинник рассмотрел.

– Вестимо, знаю. Да толку-то от того, – отмахнулся боярин. – Вот коли мы его поймали да тем видокам представили, то дело иное. А так-то… – Боярин пренебрежительно махнул рукой и припал к кувшину, с удовольствием сделав несколько хороших глотков молока.

– Гляди сюда, Ефим Ильич, вот он, убийца, – выкладывая перед хозяином усадьбы рисунок, уведомил Иван.

– О как, пригоже рисовано, – отставляя в сторону кувшин, похвалил Пятницкий. – Хм. Может, и мне того художника пригласить? Пускай меня да домочадцев срисует на память потомкам.

– Ничего смешного в том не вижу. Дело хорошее, – поддержал его Иван.

– Это что же получается, художник тот тоже видел душегуба?

– Нет. Видели другие. Да обсказали, как тот выглядел и на кого похож. А уж дальше талант рисовальщика сказал свое слово.

– И что видоки?

– Говорят, одно лицо. А вот другой человечек признал в нем подручного купца новгородского. Некоего Жилина.

– Как ты сказал? – вздернув бровь, переспросил боярин.

– Жилин, Игнат Пантелеевич. Никак имечко знакомо, Ефим Ильич? Коли есть что сказать, говори. Не то как бы мне дров не наломать по незнанию, что потом всем скопом не разберем.

– Кхм.

– Ефим Ильич, я ить не остановлюсь.

– И откуда ты на мою голову свалился, – вздохнул боярин.

Нет, понятно, что можно смолчать и сделать морду кирпичом. Да даже войти в сговор с новгородской партией. Все можно. Вот только ни легче, ни проще от этого не станет. И Карпов не из тех, кто пойдет на попятную. Скорее уж наоборот. А силу он взял изрядную. Вот так вдруг и не сковырнешь. Поди, еще и ворогов своих к ногтю придавит. И дружину содержит такую, что лучше с ним не шутить.

Если только народ настроить против. Но сделать это не так чтобы и просто. Сейчас-то псковичи все больше верят слухам да пересудам, подогреваемым новгородской партией. Кто за этим стоит, Пятницкий сумел выяснить доподлинно. Но как только Иван представит убийц и докажет их вину, а никаких сомнений, что он это сделает, – все изменится. Он вновь обретет любовь народа, которая, как известно, переменчива.

Но главное даже не это. Пятницкий в лице этого молодого да раннего нашел настоящего сподвижника. И правда состоит в том, что боярин всегда служил на благо псковской земли. Разумеется, помнил о своих интересах и всячески их придерживался. Но все же больше думал о благе родины. Впрочем, как и остальные бояре. Просто каждый из них пользу видел по-своему.

Словом, деваться некуда. Рассказал о заговоре, что имел место четыре года назад. Как порешили бояре извести царевну и как для той цели обращались к купцу Жилину. И Пятницкий ничуть не удивится, коли тот же подручный купца, что побил дружинников с князем, организовал и то неудачное нападение на отряд царевны.

Вообще-то сказать, что Иван был зол, – это не сказать ничего. Ну а каково ему было выслушивать о том, что его сегодняшний соратник покушался на жизнь любимой? Плевать, что она тогда таковой не являлась.

Хм. А может, и являлась, да только он не мог разобраться в самом себе. Любовь – это такое чувство, что должно настояться, как добрый взвар, или выдержаться, как благородное вино. Вспыхивает только страсть. Но она и прогорает быстро.

Однако Карпов все же сумел сдержаться и практически не подать виду. Даром, что ли, он по истинному возрасту немногим отстал от собеседника. Оно, конечно, далеко не факт, что с годами человек становится мудрее. Иной и в семьдесят не имеет в голове ничего, кроме дурости да посвиста ветра. Но Иван