– Что, никак не найдешь? – спрашивает Ларк, беспокойно глядя в сторону входной двери, прислушиваясь, не приближается ли кто к дому. Я уже и сама близка к панике. А что, если пропуск действительно при нем? Придется дожидаться отца и отнимать нужное силой?

Наконец все же нахожу. Пропуск валяется среди других бумаг в ящике так, словно отец в спешке пытался от него избавиться.

– Есть! – победно кричу я, поднимая находку над головой. – Думаю, больше нам ничего не нужно. Похоже, отец не особо заботится о мерах безопасности.

– Тогда пошли, – нетерпеливо говорит она. – Он может каждую минуту вернуться.

– Погоди, посмотрю все же, вдруг еще что-нибудь полезное найду. Почем знать, что нам может понадобиться, когда в Центре окажемся. – А еще, думаю, вдруг наткнусь на что-нибудь, бросающее на него тень, то, что можно при случае использовать против отца как инструмент давления. Или что-то полезное для Подполья. Я быстро просматриваю каждый лист, каждый клочок бумаги.

– Ну же, живее! – нервно говорит Ларк, переминаясь с ноги на ногу.

Поздно. Я слышу, как поворачивается дверная ручка. Неверной походкой отец тяжело шагает по коридору.

Я сую руку под блузу и нащупываю на поясе пистолет.

– Нет, – говорю я мягко-мягко, напоминая себе, что я хорошая девочка, хороший человек. По крайней мере, лучше отца. Если он не войдет в кабинет, отправится прямо в спальню, можно будет выйти из дома незаметно.

Слышится его голос. Он что, не один пришел? Я подхожу ближе к закрытой (но неплотно) двери и вслушиваюсь.

– Я не виноват. – Голос звучит жалко, умоляюще. Никогда не слышала, чтобы он так говорил. – Так не должно было случиться.

Я выжидаю, но никто не откликается. Он один, сам с собою разговаривает.

– Сюда, живо, – бросаю я и тяну на себя закрепленную на хорошо смазанных пневматических петлях дверь, замаскированную под книжный шкаф. Ларк ступает в скрывающуюся за ним нишу, и я закрываю дверь. Но не до конца, потому что иначе открыть ее можно будет только снаружи. А мне не хочется, чтобы Ларк оказалась в ловушке, если что-то пойдет не так. Выхожу на цыпочках. Знаю, что веду себя глупо, но чувствую, что должна увидеть отца. Правда, не знаю, хочет ли он со мной увидеться.

– Я должен был стать хорошим примером, человеком, который создал Эдем в собственной семье. Неподкупным, ничем не запятнанным вожаком. – Я слышу глухой звук: удар, еще один. Осторожно выходя из-за угла и заглядывая в кухню, вижу, как он колотит себя обеими руками по голове.

– О, Эш, что же я наделал? Но ведь эти люди мне обещали!

Он изо всех сил бьется головой о кухонную стойку, а когда с трудом распрямляется, на лбу у него проступает глубокая рана.

Что ж, думаю, к крови я начинаю привыкать.

Но с другой стороны, мне его жалко. Как бы там ни было, он любил маму. И Эша тоже, мысленно добавляю я.

Я захожу в кухню.

– И что же такое они тебе обещали?

Он круто разворачивается, и в ноздри мне бьет сильный запах алкоголя. На мгновение кажется, что он вне себя от радости. Он подается ко мне, раскидывает руки. Я тут же застываю на месте, а он, похоже, вспоминает, как относился ко мне всю жизнь. Резко останавливается.

– Выходит, ты жива.

– Ты тоже, – бросаю я в ответ; голос мой низок и ровен. Это особо следует отметить, имея в виду, что творится у меня внутри. – Хотя так не должно быть. Ты пожертвовал Эшем ради спасения собственной жизни.

– Н-нет, – запинается он, покачиваясь на месте. – Не так это было. Центру нужна стабильность, иначе круги утратят опору. Так мне сказали. И еще сказали, что нужен пример. Хороший пример. Я думал, они имеют в виду меня.

Он говорит и говорит, запинаясь, временами глотая слова. Оказывается, канцлер сказал ему, что если сейчас исключить его из числа претендентов на пост вице-канцлера, это будет означать катастрофу. Всем известно, что назначение практически состоялось, и если сейчас от него отказаться, если он окажется замешанным в диком скандале, Центр в глазах людей обнаружит свою слабость. Потому было решено сделать из отца героя Эдема, беззаветного лидера, готового пожертвовать собственной любимой семьей во имя правого дела, закона и сохранения нашего драгоценного заповедника.

– Твою маму представили какой-то активисткой. – Он с презрением выплюнул это слово. – Что ты наша дочь, не знает никто. В Центре считают, что твоя мать была просто одним из членов подпольной организации помощи второрожденным. Твоя мама и Эш. Уверяют всех, что это я ее разоблачил. Они… – Обессиленный, он падает на колени. Хочет прощения у меня попросить? – …называют меня героем, – с трудом, сквозь слезы выговаривает он. – Подлинным героем Эдема. Вторым Аль-Базом.

Какая ирония, какая точная перекличка – отца уподобляют этому монстру.

– А что с Эшем? – холодно спрашиваю я.

– Мне сказали, что нужен пример. О, Земля благословенная, да я вообще никаких вопросов не задавал! Просто подписал бумагу, которую положили передо мной. Мне было так страшно. Меня могли казнить за то, что все это время мы скрывали тебя.

– А теперь вместо тебя казнят твоего сына, а ты займешь вторую по важности должность в Эдеме. Всегда о себе думаешь, не так ли? – Рука