безопасности, семьи.

– У нас тут тесновато, – начинает мама Ларк тоном едва ли не извиняющимся.

– У вас… у вас бесподобно, – выпаливаю я с такой страстью, что она не может удержаться от смеха.

– Сейчас посмотрим, проснулась ли Ларк. Скорее всего, да – как и все жаворонки. Лично у меня такое чувство, что первые три года своей жизни она вообще не спала. С жаворонками поднималась. Ларк! – кричит она. – К тебе подруга пришла!

Пронзительный голос заставляет меня вздрогнуть.

– А вы так папу ее не разбудите?

– Нет, он в ночной смене, на водонасосной станции. Вода, говорит, и при солнце, и при луне течет. – Она закатывает глаза, но при этом весело улыбается. Я на что угодно готова поспорить, что они с мужем любят друг друга, дурачатся, оставаясь наедине, что они абсолютно и безраздельно счастливы. Хорошо бы увидеть их вместе.

Выходит Ларк, свежая и выспавшаяся. О выпавших на ее долю вчерашних испытаниях свидетельствует только платье с длинными рукавами. Наверняка она надела его, чтобы скрыть синяки и ссадины, полученные во время допроса.

– Я и забыла, что мы собирались…

– Позаниматься, – заканчиваю я за нее и, не давая ей времени представить меня матери под старым именем, протягиваю руку.

– Ярроу.

– Ривер[9].

– Мне можно называть вас по имени? – с удивлением спрашиваю я. Меня всегда учили вежливости, готовя к дню, когда я смогу наконец выйти в свет, и подобной фамильярности я не ожидала.

Мать Ларк слегка пожимает плечами.

– У нас, во внешних кругах, не так уж строго следуют правилам вежливости. – В ее голосе слышится вызов. Она явно напоминает мне, что они с Ларк – не аристократия из внутренних кругов.

Это в очередной раз заставляет меня задуматься, отчего есть бедные и богатые, откуда взялись внешние и внутренние круги, отчего у кого-то есть все, что душе угодно, и даже больше, а иные буквально с голоду умирают. Эдем ведь замышлялся не просто как место, где можно укрыться от претерпевшего катастрофу мира, где люди всего лишь выживают, «перезимовывают». Он замышлялся как утопия. Тут не должно быть неравенства.

Но Ларк увлекает меня к себе в комнату, и эти вопросы повисают в воздухе.

Едва дверь закрывается, как она заключает меня в объятия, уткнувшись головой куда-то между шеей и плечом.

– Я помню, – говорит она. – Те люди говорили, что все забудется, и в самом деле поначалу перед глазами вроде как пелена маячила, но потом она рассеялась, и я вспомнила все. – Она слегка поворачивает голову и прижимается губами к моему горлу. – Ты такая храбрая. Такая сильная. Ты спасла мне жизнь.

Она отстраняется, заглядывает мне в глаза, судорожно вздыхает.

– Твои глаза! Они…

Ларк осекается, но видно, что она разочарована. Неужели я была для нее лишь каким-то экзотическим существом, второрожденной с необычными глазами? А что? Это сейчас она перебралась во внутренние круги, а раньше жила среди бедняков, Бестий, чудаков… И я была для нее тоже такой вот чудачкой, рядом с которой чувствуешь себя особенной.

А сейчас, когда могу сойти за перворожденную, я сделалась похожей на всех остальных?

Кажется, Ларк читает мои мысли.

– Одним только могу тебя приободрить. Глаза у тебя немного утратили прежний цвет, стало быть, надо добавить его в каком-нибудь другом месте!

Она усаживает меня на кровать и достает что-то из туалетного столика.

– Раньше я все время меняла цвет волос. Теперь вот более или менее остановилась на этом. – Она накручивает на палец локон своих сиреневых волос. – Но иногда все же добавляю что-нибудь новенькое. – Она пересаживает меня на пол, а сама устраивается на кровати, обхватив с обеих сторон коленями мои плечи, чтобы легче было управляться с волосами. – Ну что, сама выберешь или мне доверишься?

Я застываю на месте. Не надо задавать таких вопросов, про себя умоляю я ее. Но стоит ее ладоням прикоснуться к моим волосам, как я мягко откидываюсь ей на грудь. Она принимает это за знак согласия. – Так. Думаю, попробуем ультрамарин и добавим немного бирюзы и жадеита. Ничего вызывающего, и только – ближе к корням волос. А в основном пусть остается твой естественный темный цвет. – Она проводит чем-то по прядям моих волос, расчесывает их пальцами. Хочется, чтобы это длилось и длилось, чтобы голова моя вечно покоилась на ее коленях. Но всему приходит конец.

– Ну вот! – восклицает она и вскакивает, чтобы принести мне ручное зеркальце. Поначалу никакой разницы я не улавливаю.

– Потряси головой, – велит она. Я повинуюсь и вдруг вижу, как в волосах появляются яркие прожилки.

– Здорово, – искренне восхищаюсь я. Но взглядом снова и снова возвращаюсь к своим новым тусклым, бесцветным, безжизненным глазам. Утраченного волосы не компенсируют. Однако Ларк я этого говорить не хочу, ведь она так старалась.