Впрочем, она тоже, должно быть, разглядывает в зеркальном отражении мои глаза, иначе откуда бы этот вопрос:

– Как ты их заполучила?

– Я… Знаешь, лучше, наверное, особо не распространяться. Чем больше будешь знать, тем опаснее станешь в глазах этих людей из Подполья.

– А что, они убьют меня, если узнают, что мы встречаемся?

– Нет. Лэчлэн не даст.

– Лэчлэн. – Она произносит это имя, словно что-то горькое на язык попало. – Откуда он вообще взялся? Ты его хорошо знаешь?

– Он спас мне жизнь.

– Но ведь меня ты знаешь лучше, чем его, верно? – Сейчас она говорит, как маленькая девочка, голосок тонкий, слабый, не похожий на ее обычный звонкий, уверенный голос. – Ты ему доверяешь?

Мне не нравятся эти расспросы.

– Это не из-за него в Центре узнали про мою мать, – выпаливаю я, не успев прикусить язык. – Он все сделал для того, чтобы уберечь меня от беды. Ты то же самое можешь про себя сказать?

– Как ты смеешь! – вспыхивает она, делая шаг назад. – Я приглашаю тебя к себе в дом. Я подвергаю отца – всю семью – страшному риску, сама рискую, помогая тебе! Да, я напрасно доверилась другим людям, и слов нет, чтобы выразить, как сожалею об этом. Но хотела я только добра. Больше никогда и никому верить не буду. Кроме тебя.

Тон ее постепенно смягчается, злость проходит.

Она подается ко мне, но на сей раз отступаю я. Опасно доверять кому бы то ни было.

– Лэчлэну тоже можешь верить, – говорю я.

– Да ну? Скажи в таком случае, что тебе пришлось сделать, чтобы заполучить эти линзы?

– Ничего! О чем ты?

– Я видела тебя из окна. Он смотрел на тебя так, будто ты – его собственность. А ты выглядела так, будто ничего не имеешь против. Это не та Рауэн, которую я знала.

– Так вот, оказывается, в чем дело! Все это из-за нас с Лэчлэном?

Мне не хочется ссориться. Я устала, я бесконечно устала, настолько, что даже понять не могу толком, чего она злится. Если уж кому злиться, так это мне. Но вот она я, здесь, потому что Ларк нужна мне, чтобы помочь Лэчлэну и мне спасти Эша.

– Да, я не та Рауэн, которую ты знала. Я вообще больше не Рауэн. Я – Ярроу. И я хочу спать.

Не успевает она и слова сказать, как я отбрасываю плотные, сливового цвета простыни, которыми покрыта ее кровать, ныряю под них, решительно закрываюсь с головы до ног и поворачиваюсь к стене.

– Встретимся с Лэчлэном, как стемнеет, – говорю я напоследок. – Готовься, будем выполнять твой план.

– Рауэн, я давно уже хочу сказать тебе кое-что. Все удобный случай не подворачивается.

О чем это она? Извиниться хочет? Поделиться чувствами? В любом случае сейчас я ничего слышать не хочу.

Я прикидываюсь спящей. Что она там делает, как переходит с места на место, я не слышу, и в конце концов действительно засыпаю. Точно засыпаю, потому что в какой-то момент меня будит шорох – кто-то ныряет под простыню и ложится рядом со мной. Она не обнимает меня, даже не прикасается. Но она здесь, кровать полна теплом ее тела.

А в живот мне упирается дуло пистолета, холодного, как смерть.

Я сплю весь день, а вечером веду Ларк туда, где мы условились встретиться с Лэчлэном, – обыкновенное местечко, где торгуют едой навынос и движение достаточно плотное, чтобы на нас никто не обращал внимания. Но когда мы появляемся, Лэчлэна там нет.

Время от времени я с завистью поглядываю на кафетерий, откуда доносятся божественные запахи кебаба с солью и синтетическим жиром, которого я уже сколько времени не пробовала. Меня не оставляет неприятное чувство, что даже здесь мы можем в любой момент броситься в глаза, – слишком долго стоим, ничего не покупая. Ясно, что нетерпеливо ждем кого-то.

– Мне кажется, ты говорила, что ему можно доверять, – взрывается Ларк.

– Говорила, – подтверждаю я. – Может… – Но перечень этих «может быть» слишком пространен и по большей части слишком грозен, чтобы его оглашать. Может, его схватили. Может, Флинт выступил против него.

Может, теперь, узнав, что Флейм способна делать линзы, которые не отличишь от настоящих глаз, он решил, что не стоит рисковать жизнью ради спасения Эша. Может, он надеется убедить ее помочь второрожденным. Да мало ли что может быть.

– Все, больше ждать нельзя, – говорю я наконец, с большой неохотой ухожу с места несостоявшегося свидания и направляюсь к себе домой.

Я знаю, что сердце всего лишь перегоняет кровь, – инструмент, не более того. Это не хранилище чувств, не вместилище любви, надежды и счастья. И тем не менее, стоя у окружающей двор стены, в укромном месте, где никто меня не увидит, глядя на стены дома, укрывавшие меня всю жизнь, на стены,