Мама непринужденно принимает свой обычный вид.

– Я вовсе не выбрасываю их, дурачок, – придумывает она на ходу с обескураживающей меня легкостью. – Видишь ли, нам пришлось поменять планы: доктор, который должен сделать ей операцию, завтра сменяется, вот и выходит, что импланты нужно ставить прямо сейчас. Мы решили, что лучше всего будет, если потом она сразу отправится в свой новый дом. Так что у нас просто нет времени, чтобы все аккуратно разложить. – Она поворачивается ко мне. – Но ты ведь не против, правда, Рауэн?

Я задыхаюсь, но все же выдавливаю из себя:

– Нет, разумеется, нет. Ну, будет несколько лишних складок. Великое дело. Поглажу, как только окажусь на новом месте.

Она что, действительно не собирается говорить ему, что меня активно разыскивают? Что, вполне вероятно, я никогда не вернусь в этот дом? Я открываю рот, чтобы самой все сказать, и тут же плотно сжимаю губы. Я трусиха. Я не хочу видеть отчаяния в его глазах. Я эгоистически оставляю на долю матери посвятить его во все эти дела, выдержать бремя его печали. Вопрос, простит ли он меня, когда все узнает. Но мне просто хочется, чтобы последние наши мгновенья вместе не были омрачены слишком тяжелой тоской. Я возьму этот груз на себя. Ему и без того несладко.

На удивление, однако же, он воспринимает происходящее довольно спокойно. Мама, извинившись, выходит (я слышу, как она еще в дверях подавляет рвущиеся наружу рыдания), а Эш опорожняет мешок с мусором и начинает методически расправлять брошенную туда как попало одежду. Кажется, эти повторяющиеся, выверенные движения позволяют ему сосредоточиться, и говорит он, не переставая делать свое дело, довольно спокойно. Но – не о том, что происходит здесь и сейчас. Он рассказывает о том, как провел в школе вчерашний день, как не ответил на один из вопросов экзаменационной работы по экоистории, что новая мода требует закалывать волосы крохотной робобабочкой с радужными крыльями, что Ларк весь день выглядела необычно утомленной, однако же вполне довольной жизнью…

Все понятно. Ему до смерти хочется, чтобы все было как всегда. Чтобы образ жизни, сложившийся за последние шестнадцать лет, оставался прежним.

– Не знаю, что буду делать без тебя! – внезапно вырывается у меня. Рубашка, которую он в этот момент складывает, бесформенной массой опускается ему на колени.

Он слегка усмехается.

– Ты? Ты что будешь делать? А как насчет меня? Что мне делать без присмотра родной сестры?

– Без присмотра? Так я же была с тобой рядом только дома.

– Может быть, вне дома рядом ты и не была, но опорой служила всегда. Нужен мне совет, нужно, чтобы меня поддержали, – ты тут как тут. Всегда. Я все время думаю, какая ты храбрая, сколько сил мне придаешь. Знаешь, наверное, я все-таки сделаю предложение Ларк.

Я невольно едва заметно охнула и тут же прикусила губу.

– Что такое? – с некоторым недовольством бросил Эш. – Думаешь, не стоит? Думаешь, она откажет?

– Я… Я в этом ничего не понимаю, – искренне говорю я. – Делай, как считаешь нужным. – Поцелуй Ларк мне понравился. Но в нем не было ничего похожего на нежные чувства, как я их себе представляю.

– Ладно, забудь, – говорит Эш, стараясь звучать непринужденно. – У тебя и без того есть о чем подумать. – Я всхлипываю. – Слушай, я тоже изо всех сил стараюсь не плакать; давай лучше думать про то, как мы увидимся в следующий раз. Ведь это будет скоро, так?

В голосе его звучит такая надежда, что у меня перехватывает горло.

– Даже не сомневайся, – с трудом выдавливаю я и забрасываю ему руки за шею. Чувствую, как его слезы текут у меня по плечам. У меня тоже глаза на мокром месте. Нет, так будет несправедливо. Он должен знать.

Но мама, которая все это время явно укрывалась за дверью, влетает в комнату и говорит, что надо идти.

Эш берет меня за руку, и мы идем в гостиную.

– Это ведь совсем ненадолго, – шепчет Эш, успокаивая, мне кажется, скорее себя, чем меня. – Скоро мы снова будем вместе. – Я подавляю рыдания и обнимаю его.

– Пошли, надо торопиться, – говорит мама.

– Но ведь ты с папой еще должна попрощаться, – говорит Эш с тем обычным смущенным выражением, которое появляется у него на лице, лишь только речь так или иначе заходит о моих отношениях с отцом. Мы с мамой стараемся избегать этой темы. Сейчас мы обмениваемся быстрым взглядом.

– Ну да, конечно. – Она решительно кивает. – Он у себя. Ступай к нему, но не задерживайся.

Честно говоря, я предпочла бы уклониться, но в присутствии Эша вынуждена сделать вид, что хоть сколько-нибудь нормальные отношения между нами существуют. Я негромко стучу в дверь спальни и, не получив ответа, медленно приоткрываю ее.

На нем полосатая пижама, он сидит в напряженной позе на краю кровати.

– Ты еще здесь, – говорит он.

О, папа, папа, неужели даже под конец ты не можешь сделать вид, что хоть какие-то чувства испытываешь, пусть это даже не так? Ни тебе «удачи», ни «мне будет тебя не хватать» – вообще ничего.