– Почему мне нельзя взять чемодан?
– Придется сжечь всю твою одежду. Избавиться от всего, что так или иначе с тобою связано. Как только тебя здесь не будет, мы стерилизуем комнату, сотрем все отпечатки пальцев, уничтожим любые следы ДНК…
В голове у меня все еще мелькают неясные образы сна, а вместе с ними образ Ларк.
– Да, ма, но что же мне надеть? – Похоже, это главный вопрос, который смущает мое все еще не вполне очнувшееся от сна сознание. Ложась спать, я думала, что на мне будет, когда мы снова увидимся с Ларк, и вот…
– Да какая разница – что угодно! Просто накинь на себя что-нибудь. – Мама совершенно обезумела. Мои одежды летают по комнате, она подхватывает их, сворачивает в узел, распихивает по сумкам. – Живо! Одевайся! – Она бросает мне шафраново-оранжевую тунику с поясом и блестяще-золотистые школьные брюки Эша.
Я медленно натягиваю их и поворачиваюсь спиной, чтобы снять ночную рубашку. Туника сшита из мягкой ткани, имитирующей нежнейшую замшу. Раньше я никогда ее не надевала. Мама купила ее только неделю назад, даже ценник сохранился. Сумма – запредельная.
Я стою с задранной до головы рубашкой, и в мозгу у меня копошится какая-то мысль… пока неясная.
– Живо! – снова рявкает мама, и тут я понимаю, насколько ей страшно. Мысль, та самая, еще не сформировавшаяся, исчезает. Я затягиваю пояс на тунике, поворачиваюсь и опускаюсь на колени рядом с мамой, которая отнимает у меня сейчас всю мою жизнь.
– Мам, успокойся хоть на минуту и объясни, что происходит. – Я стараюсь говорить спокойно, миролюбиво, но и меня заражает застывший в ее глазах откровенный страх. Она делает глубокий вдох, за ним еще один, словно прикидывая, что можно рассказать, а чего мне знать не надо.
– Говори все, – настаиваю я.
– Наш друг в Центре только что передал, что там стало известно о втором ребенке. Подробностей он и сам не знает, так что понятия не имею, как им вообще удалось до этого докопаться, но в любом случае нам грозит большая беда.
О, Великая Земля! Какая же я эгоистка! Все это время я только и думала что о себе, о том, как сделаться самой собою, вырваться из заточения, начать познавать мир, сдружиться с кем-нибудь впервые в жизни. Я прилагала усилия к тому, чтобы не быть пойманной, но думала только о том, чтобы не поймали
Но о том, чем все это может обернуться для моей семьи, я всерьез не задумывалась. Что с нею будет, если меня поймают? Где-то в дальнем уголке сознания мысль о такой возможности шевелилась, но это был сугубо логический расчет, а не подлинный, лично пережитый страх.
А теперь, глядя в безумные глаза матери, я понимаю, что могла натворить. Какие беды навлечь на нее, на Эша, на отца.
Да, но как люди в Центре узнали про меня? Если меня засек какой-нибудь сканер или бот, мне бы ни за что не ускользнуть от зеленорубашечников. Они не дали бы мне ни единого шанса добраться до дома. Если бы меня и впрямь засекли и взяли на заметку, это сразу бы стало известно мне самой. Просто потому, что реакция была бы мгновенной и беспощадной.
Остается только одна вероятность – меня кто-то выдал. Кто-то, с кем я поделилась своей тайной. Тот, кому я верила.
Я качаю головой. Нет, это не Ларк. Это не может быть Ларк. Никогда бы она не пошла на такое. Я думаю о том, как горели ее глаза, когда она рассуждала о проблемах Эдема, о неравенстве, о несправедливости. Я вспоминаю, как она смотрела на меня, нежно, с любопытством.
Нельзя даже думать о такой возможности, говорю я себе. Но и не думать – значит быть дурой.
Однако сейчас надо прежде всего успокоить маму и хоть как-то разобраться в том, что на самом деле происходит.
– Неужели действительно надо срываться с места вот так, сразу? – Я успокаивающе поглаживаю ее по руке. – Что, за мною и впрямь придут прямо сейчас, в эту самую минуту?
Дрожа всем телом, она глубоко вздыхает.
– Нет. Может быть, и нет. Друг сказал только, что в Центр поступили сведения о втором ребенке, замеченном в этом круге. – Она накрывает ладонями мою руку. – Послушай, ты же ничего такого себе не позволяла? Знаю, что иногда ты взбираешься на стену и выглядываешь наружу. Но ведь ты делаешь это незаметно, правда?
Я сконфуженно опускаю голову. Мама, мама, – хочется мне сказать, – знала бы ты, что я на самом деле себе позволяю.
– Я все думала: надо сказать тебе, что не стоит этого делать, – продолжает она. – Но ведь я понимаю, каково тебе приходилось все эти годы. Я не хотела лишать тебя этих жалких крох свободы и возможности хоть чуть-чуть прикоснуться к миру. Ведь это такая малость в сравнении с тем, чего ты заслуживаешь.
– Извини, мам… Я… Не думаю, что меня кто-то мог заметить.
Ну да, всего лишь какой-нибудь зеленорубашечник и Ларк, а может, и кто-то еще. Нет, ну как можно было быть такой дурой, такой эгоисткой?
– Вряд ли тут дело в том, что ты что-то не так сделала. Может, даже ты вообще здесь ни при чем. В Эдеме есть и другие второрожденные. Наш друг не думает, что они целят в кого-то конкретного, просто ему стало известно, что в нашем круге ищут второрожденного. И найдут, конечно, это просто вопрос времени. Но когда явятся сюда, здесь не останется ни единого следа твоего пребывания. Тебя не было и нет.
