Миалинта поначалу вела нас к лестнице, но потом заметила, что вокруг пустых чаш, расположенных на дальнем краю горизонта, собирают деревянные времянки. Там сновало множество строителей, возвышались пирамиды ящиков, тюков, бочек. Это так взволновало дочь наместника, что она, несмотря на возражения Громбакха, быстрым шагом направилась туда, к спешно возводимому городку.
Чем ближе мы подходили, тем молчаливее становилась Миалинта. Ее шаг замедлялся, кулаки сдавливались.
Я рассеянно шел за ней. Не задумывался о том, зачем сюда принесли резную мебель, фарнитные вазы, поделки из карнальского камня. Все это было обложено тканью, обмотано веревками.
На сундуках встречались знаки знатных родов. Только оруны – знака рода Торгорда – отчего-то нигде не было.
Скрученные гобелены, картины, старинные трельяжи и гардники. Мешки с крупами, пряностями, солью. Кровати, столы, стулья. Будто самые богатые и знатные люди Багульдина задумали переселиться из своих просторных домов в теснину кузен. Все, кроме Орина.
Не меньше рабочих суетилось возле дианитовых заслонок. Они, тихо переговариваясь, скручивали тяжелые болты, выбивали клинья из пазов, веревками вытягивали длинные стальные рейки.
Я видел все это, но не придавал этому значения, не догадывался, что именно здесь происходит, потому что был занят совсем другими мыслями.
Чувствовал, что в моих руках собрались разрозненные кусочки одной большой истории. Стеклышки разбитых витражей, которые нужно восстановить в полноте их изначальной красоты. Ключевыми оказались слова Мурдвина. Теперь факты, осевшие в моей голове за все время пребывания в Багульдине, начали притягиваться друг к другу.
Тайна Хубистана перемешалась с историей Лианила, с тем, что говорил Эрин, с тем фактом, что нас преследовали наемники Орина, со словами Зельгарда, Сольвина, Миалинты, братьев портных… Воспоминания вернулись одновременно, голоса пульсировали общим гулом.
«Ровно десять лет назад сын наместника стал черноитом. Тогда же в последний раз затихала свирная башня».
«Два года назад Орин купил собственную ветку в Карнальских каменоломнях. Тогда же вновь стали появляться фаиты».
«Орин буквально завалил свой двор новыми изделиями – никогда прежде ему не удавалось работать в таком темпе. А в квартале Каменщиков кто-то предлагает двойникам убежище».
«Зельгард ненавидит фаитов, с наслаждением убивает их своими руками, при этом разрешает наемникам Орина выезжать с фаитами из города».
«Контрабанда горлинского сыра из наместной сыроварни. Село Горлин – в семнадцати верстах на юг от Багульдина».
«Орин хотел поженить своего сына и приемную дочь Тирхствина, но ему отказали».
«Комендант оказался в городе из-за Миалинты».
«Орин уговаривает других каменщиков уехать из города. Скупает жилые дома, таверны, подворья и рынки Багульдина. Сам остается».
Слухи, суеверия, истории жителей города. Числа, даты, отдельные фразы, намеки. Они крутились передо мной разноцветным облаком аольных бабочек, а я должен был выхватывать их по очереди, чтобы сложить в единственно правильную последовательность.
Я ничего не замечал вокруг. Поначалу даже не обратил внимания на то, как побледнела Миалинта, как она слабым голосом выдавила:
– Они сошли с ума…
– Что там? – Охотник уже не пытался шутить. Видел, как сильно встревожена девушка, и понимал, что время шуток закончилось.
– Они сошли с ума… – повторила Миалинта. – Они нас всех погубят.
Я не слышал ее. Вспоминал разговор с Мурдвином. Если б дочь наместника сразу сказала, кто он, я бы совсем иначе воспринимал его слова. Но тогда, на входе в землянку гиблого яруса, когда Громбакх помогал Миалинте открывать дверь, моя голова была полна совсем других мыслей. Да никто из нас не подозревал, что именно произойдет. Все было так спокойно. Нам было не по себе, но никакого подвоха мы не ждали. Простая землянка. В ней явно жили. Мы с облегчением зашли внутрь. Оказалось очень приятно хоть ненадолго уйти с прогнивших досок внешней улицы.
Нас встретили духота, смрад и едва тлевший травяной светильник. Каморка через несколько шагов от входа начинала сужаться, и возле ее дальней стены помещалась лишь кровать без ножек, над которой низко нависал земляной потолок.
Справа был проход в соседнее, гораздо лучше освещенное помещение.
Мы с охотником топтались на пороге, не решаясь пройти дальше. С интересом осматривались. В углу гнила бухта веревки. По стенам на полочках лежали тряпичные свертки, стояли глиняные миски.
Тенуин вообще не торопился заходить в землянку.
Миалинта между тем направилась в соседнее помещение и позвала нас за собой.
Мы с Громбакхом сделали несколько шагов и замерли: на кровати кто-то зашевелился и приподнялся. Старуха. Замерла. Вслушалась. Приглядевшись, я понял, что она слепая. Большие белые глаза. Вся сухая, грязная, заросшая серыми, больше похожими на свалявшуюся пыль, волосами. Под моей ногой скрипнул камешек, и старуха крикнула высоким, срывающимся голосом:
– Кто здесь?!
Еще движение возле кровати. Встал пес. Худой – его бока с острыми ребрами напоминали остов перевернутой лодки, – с проплешинами и мутными, злыми глазами. Он тоже был слеп.
