– Наш друг всегда отличался хорошими манерами, – вздохнул Теор.

Миалинта замерла. Чуть приподнявшись, сухо бросила охотнику:

– Никогда больше не прикасайся ко мне. Даже если я захочу сжечь свою руку до углей, это будет мой выбор, и не тебе в него вмешиваться.

Громбакх растерянно посмотрел на меня и следопыта. Я только пожал плечами.

Поднявшись на ноги и поправив косу, Миалинта уже спокойнее сказала:

– В эти чаши свир попадает перемешанный с ольтанской солью. Здесь он выгорает. Но огонь… – девушка покосилась на охотника, – огонь не обжигает. Он просто теплый, как вода в термической ванне. Дыма, как видите, тоже практически нет. Единственный недостаток – ядовитые свирные отложения. Все чаши по очереди раз в месяц гасят и вычищают. Отложения на деревянных тягах вместе с другими отходами отправляют к Подземелью и выбрасывают в бездну калургера.

Здесь ничего не изменилось за эти века с тех пор, как была построена Свирная башня. Только приходится подновлять крепления. И во время соляной оспы тут обвалилось несколько балок… Теперь Орин настраивает Городской совет на то, чтобы несколько чаш отдать отдыхающим.

– Кто-то захочет нырнуть туда? – Громбакх осторожно поднес руку к огню.

– Можно и так сказать. Орин предлагает сделать навесы, чтобы гости Багульдина могли принимать ванну из свирного огня с ольтанской солью. Он уверен, что наверняка найдутся безумцы, готовые хорошо за это заплатить.

– Лежишь себе на сеточке, – охотник все увереннее опускал руку в огонь и радовался тому, что совсем не обжигается, весело смотрел на то, как языки пламени медленно ползут по его руке, – поджариваешься, как кусок хорошей баранины. Только успевай подставлять бока. А кругом работают кузни. Ты весь такой голый и пламенный, а вокруг все такие потные и злые. Вот это я понимаю отдых!

– Идем, – позвала Миалинта.

Громбакх нехотя отошел от чаши. Потом сообразил, что на пути будут и другие. Перебежал вперед, опять вытянул руку в огонь. Задержав дыхание, нагнулся над бортиком, до пояса ушел в пламя. Даже попытался что-то сказать из чаши, но я не разобрал слов. Охотник так и застыл – таращился на меня из огня, будто обезумевший кунг из подземных царств Своаналирского плато. Миалинта без улыбки заметила:

– Смотри не прыгни в плавильный горн. Там огонь настоящий, без соли.

Охотник опять утробно пробурчал из огня что-то неразборчивое.

Мы находились на втором горизонте Свирных кузен. Всего горизонтов было четыре. Нижний, четвертый, служил усыпальницей для основателей города. «Традиции крепче камня». Они хотели служить башне и после смерти, поэтому завещали держать там их тела. Каменщики древности, собранные Миносом ас Айнуром, чтобы укротить горный свир, обещали стоять на страже Багульдина еще десять веков. Если за это время башня не выдержит, если придуманная ими конструкция подведет и свир вырвется на свободу, он уничтожит не только городские постройки, но и усыпальницы – они падут первыми. «Значит, я не достоин, пусть забудут мои имена», – высечено на каждой гробнице. Если же башня прослужит десять веков, тела каменщиков завещано торжественно захоронить под горой Эридиус. «Значит, я достоин, пусть запомнят мои имена», – высечено под первой надписью. Основатели города хотели, чтобы обе надписи постоянно напоминали об ответственности. Здесь же, в усыпальнице, были воспроизведены плиты с аллеи Памяти.

Третий горизонт сейчас был заброшен. Там складывали ядовитые свирные отложения и дробили их, прежде чем выбросить вниз с горного обрыва. Тогда наместники еще не придумали пользоваться калургером и не знали, что однажды к нему проведут подземный тоннель.

На верхнем, самом жарком горизонте располагалась бoльшая часть кузен; каждая была огорожена каменными переборками, образуя небольшое, закрытое с трех сторон помещение, где в самом центре полыхал настоящий свирный огонь без добавления солей, а под ногами шли два канала: по одному текла холодная чистая вода, в другой можно было сливать воду грязную. Над кузнями высились массивные дымоотводы.

С верхнего горизонта начинался подъем в рабочее крыло ратуши и переход в квартал Каменщиков.

Посреди второго горизонта располагалось строение, напоминающее огромную перевернутую пиалу, от которой шли каменные трубы. Здесь также было открыто несколько кузен, но основное пространство было отдано массивным чашам – именно к ним по трубам поступали излишки свира. Его поток из недр был настолько сильным, что в первые годы высота огня над Багульдином превышала высоту самой башни. Каменщики понимали, что однажды она не выдержит такого напряжения. Каким бы прочным ни казался кумаранский камень и какой бы силой ни обладал заложенный в него лигур, свир мог с годами их одолеть. К тому же он не успевал прогореть и сжиженной огненной массой падал на землю – для его отвода пришлось сделать временные каналы. Тогда поблизости не было ни одного жилого строения.

В куполообразной башне были установлены пять дианитовых[24] заслонок. Они регулировали поток свира в чаши. Всего чаш, каждая из которых была не менее десяти локтей в ширину, было двадцать семь. Сейчас из них горели только восемнадцать. Остальные задействовались в те дни, когда поток горного свира иссякал; рабочие полностью задвигали все пять заслонок на тот случай, если возобновившийся поток окажется значительно сильнее. Кроме того, мастера древности предусмотрели дополнительные отводы свира в горные полости, которыми, однако, еще ни разу не пришлось воспользоваться.

Два верхних, открытых, горизонта выводили к обрыву. Там была устроена каменная ниша, выйдя на которую можно было увидеть откос верхней кромки, той самой, где тянулась балюстрада аллеи Памяти.