Любоваться вражескими танками во всей их убийственной красоте (и, одновременно, убийственной отвратительности) мешал лишь густейший дым. Это уже была не только пыль из-под гусениц и не только копоть движков. Горела пшеница.

Для управляемости в бою команда Малярийкина, как и в локации Моховое, имела дифференцированное деление. С одной стороны, полностью повторяя структуру Мохового, танки Малярийкина распределялись по классам. Самые быстрые и легкобронированные машины составляли так называемый Первый вымпел. Средние танки с хорошими пушками – так называемый Второй. Тяжелые танки, а также разнокалиберные машины со смешанными ТТХ (например, тяжелый корпус и среднее орудие, средний корпус и легкое орудие, мощная пушка и плохое бронирование) – так называемый Третий.

Поскольку количество «коробок» сейчас было значительно больше и львиная доля пилотов никогда не играла вместе, внутри каждого вымпела основу управляемости составляли бойцы, которые уже выступали вместе с Малярийкиным в Моховом. Их было немного. Первый и Второй вымпелы, способные работать, небольшими коллективами, по численности почти в три раза уступали Третьему вымпелу, являвшемуся, по сути, объединяющей группой танков, в которую входили все, кто не вошел в первые две группы, по остаточному принципу.

В то же время возможность предварительного отбора бойцов для прощальной игры с Шапроновым позволяла Малярийкину унифицировать ТТХ своих машин хотя бы отчасти. Именно это превращало Третий вымпел не в случайный набор разномастных танков, а хотя бы в некоторое подобие полноценного танкового полка.

Как бы поверх этого деления на вымпелы ложилось еще одно деление – на линии или цепи. Деление на цепи для Малярийкина имело смысл только в первые часы боя, для крупномасштабного столкновения на поле. Работать вымпелами при столкновении больших танковых масс было нецелесообразно (просто потому, что маневрирования как такового в этих условиях не было – только накат и откат), а вот длинные походные колонны превращались в цепи идеально. И главное, это не сложно. Особенно когда в кабинах сидят опытные пилоты. В свою очередь, каждая цепь делилась на два крыла – левый и правый фланги. Это деление являлось сугубо полевым. Таким образом, деление на вымпелы предназначалось для маневрирования. А деление на цепи – для атакующего эшелонированного наката.

В отличие от вымпелов, командиров в цепях и крыльях не было. Но были «ведущие машины», ставшие таковыми вследствие построения. В правом крыле второй цепи таковым был номер пятьдесят второй, в левом крыле той же цепи – номер семьдесят шестой.

– Внимание! Это «Шкатулка первая»! – проорал Малярийкин в микрофон общей связи. – Номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Повторяю, номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Повторяю, обходной маневр по ордеру пятнадцать! Ведомым группам следовать за ведущими! Ведомым следовать за ведущими! Как поняли, прием?!

Некоторое время радиостанция издавала только шумы и скрип. Наконец ответ последовал:

– «Коробочка» пятьдесят два – «Шкатулке первой». Приказ понятен: выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Выполняю!

– «Коробка» семьдесят шесть – «Шкатулке первой». Приказ понятен. Повторяю: приказ понятен.

– Выполняйте! – выдохнул Маляр.

В пособии по коллективному бою, которое он внимательно в свое время изучал в процессе подготовки к танковым сражениям «КТО» и по которому его без жалости гонял занудный Байбулатов, описывалась почти сотня различных боевых ордеров. Наиболее применимыми из них были примерно двадцать. Бойцы топового уровня, играющие сейчас с ним и Шапроновым в локации Твардовщина, обязаны знать основы боевого маневрирования и помнить хотя бы первые двадцать ордеров назубок. Именно поэтому маневрирование на начальном этапе боя выполнялось довольно слаженно.

Но из тех же наставлений старого Байбулатова Малярийкин знал – все указанные в учебниках ордера и типы перестроений можно применять либо в самом начале боя, либо в случае коренного изменения обстоятельств. Например, при ретирации, то есть организованном бегстве от противника. Либо при атаке, увенчавшейся успехом на одном из направлений и требовавшей, соответственно, усиления натиска. Во всех иных случаях изменение изначальных ордеров и вообще любое массовое перемещение единиц техники на поле боя под огнем противника чревато поражением и потерями.

Сигналом к завершению этапа, на котором возможны перестроения массивных боевых цепей, был, естественно, сам бой. Его начало. Как только противник открывал огонь, перестраиваться становилось опасно и бесполезно. А Малярийкин отдал приказ второй линии об отходе даже с некоторым опозданием, ведь фактический обстрел подконтрольного ему отряда уже начался. С другой стороны, шапроновцы долбили сейчас передовую линию его маленькой армии, и вторая линия, то есть машины второго эшелона, могла свободно уйти с направления удара, ничем не рискуя. В этом смысле Малярийкин как командир никаких правил не нарушил. Вопрос же «к чему это приведет?» оставался почти риторическим. Все решала практика. Фактическая победа. Или ее отсутствие.

Малярийкин полагал, что глубокое эшелонирование обороны в танковом поединке того типа, который они вели, было ни к чему. Более того – оно было излишним и чреватым дополнительными потерями. Пушки шапроновской линии шмаляли вперед почти без разбора. И чем гуще оказывалось построение Малярийкина, тем большей становилась вероятность попаданий. Соответственно, убрав вторую цепь с линии огня, Маляр «разредил» собственные позиции и снизил вероятность попаданий.

Обычно эшелонирование танковой обороны применялось либо для прорыва, либо для воспрепятствования вражескому прорыву. В данном случае перед Малярийкиным не стояла ни та, ни другая задача. За кормой двух его цепей не было населенных пунктов или объектов (например, флага), которые следовало удержать. Соответственно, упорствовать в обороне пшеничного поля и развернувшейся за ним арбузной бахчи не было ни малейшей