наблюдения.
Затем, опять же пешком, так как вокруг было относительно тихо и никто не стрелял по прилегающему микрорайону (канонада грохотала значительно дальше), Малярийкин попытался обследовать близлежащие дома. Но не успел. В кармане завибрировал мобильник, и, вытащив его, Малярийкин с легким холодком в душе увидел, как по одной из «контролируемых» им четырех улиц ползет вражеская машина. Танк пер вдоль улицы, на которой буквально несколько минут назад стоял его танк. Пер с той же стороны, по направлению к кирхе. Выходит, если бы Маляр чуть помедлил с маскировкой, чужая машина вылезла бы ему в тыл. И грохнула – тут уже без вариантов. Он и моргнуть бы не успел.
Картинку услужливо передавала одна из камер. Бросившись со всех ног к «Васпу», Маляр влетел в люк, как патрон в патронник, словно там и сидел. На автомате пристегнулся ремнями, напялил наушники.
Руки дрожали. Сердце колотилось бешено. Кажется, он принял правильное решение. Сейчас главное – не следовало ошибиться.
Легкий поворот ладони на тумблере заставил машину плавно развернуться. «Васп», как и все прочие танки, не был бесшумной машиной и при передвижении издавал много звуков. И скрежет, и лязг, но главное – рычание двигателя. С другой стороны, сильный рев характерен при рывке и форсаже. На низких оборотах звук мягкий. Во всяком случае, внутри вражеского танка, ползущего на расстоянии без малого сотни метров, расслышать маневр «Васпа» невозможно. Маляр это понимал. И все же ему казалось – машина работает очень громко. Вот-вот сквозь стену влетит снаряд и расплавит тело Малярийкина внутри клетки пилота. Но ничего, естественно, не произошло. «Вапс» повернулся. Напротив зияло маленькое окно. Ракурс был специально подобран так, чтобы система видеонаведения – микроскопическая точка, спрятанная в конусообразном пазе брони, – смотрела точно сквозь узкое окошко барака. В учебнике это называлось «оптической просекой». Стрелок располагался на расстоянии от препятствия и стрелял сквозь него через специяльно проделанное отверстие с помощью прицельной оптики.
До окна от «Васпа» – пять метров. От окна до вражеской машины – сто двадцать пять метров. На фронтальном экране чужой танк лежал просто как на ладони.
– Огонь, – боясь спугнуть тетушку удачу, прошептал Малярийкин.
Бронебойный вырвался из огнедышащего жерла, прошел сквозь окно барака, не задев стены, и вонзился во вражескую плоть! Кажется, внутри вражеского корпуса даже не поняли, что произошло. Башню вырвало так, словно с пластмассовой игрушки ее сорвал рассерженный мальчуган. С дистанции сто метров прямой наводкой даже орудие «Васпа» творило чудеса. Жив ли соперник-танкист? Глупый вопрос. Судя по языкам пламени, вырывавшимся из круглого отверстия, которое только что закрывала бронированная башня, там не было даже тела – разве что пепел.
Малярийкин откинулся на сидушку. Ну что ж, первый есть! В прошлом бою было пятеро. Интересно, побьет ли сегодня рекорд? Да ладно! Взрыв и выстрел наверняка привлекли внимание. Судя по турнирной таблице, половина участников сегодняшнего боя в локации Тотенкопф уже истреблена. Остальные ползали по округе, выискивая жертв, набирая чужими жизнями игровые очки. И сейчас, привлеченные взрывом, гибелью соперника и неожиданной активностью нового участника противостояния, уверенно потянутся сюда. Дай бог!
Маляр посмотрел на одну из видеокамер – ту самую, в которой отражался только что подбитый вражеский танк. Там умер человек. Только что. И убил его лично он. Малярийкин Петр Викторович. Не кто-то другой. Он.
Ощущал ли при этом что-нибудь Малярийкин? Да пожалуй, что ничего. Вот она, печаль, да. Черствость. Внутренняя черствость и пофигизм.
Потерев рукой глаза, Маляр отогнал от себя гуманистические мысли и пробежался взглядом по всем экранам. Он не ошибся. На площадке осталось не так много вражеских машин, и братья-враги по оружию, привлеченные возможностью срубить еще одного фрага, вырваться вперед, обогнать соперников, ползли к его стационеру[6] со всех сторон.
У них было на это право. Большинство участников нынешнего сражения в Тотенкопфе опытнее, чем он. И имели более мощные корпуса. Статистику перед боем видели все. И каждый думал – Маляр слабее. Машина лучше, пукалка лучше, бронирование лучше. Но сам пилот – хуже. Прошлая победа в Ливане объяснялась, как теперь четко понимал Малярийкин, только превосходством третьего «Васпа» над бесплатными корпусами новичков. А также советами Байбулатова. Сейчас расклад иной.
Каменное здание барака ничуть не гарантировало безопасность. Напротив, только создавало ее видимость. Любой из участвующих в бою танковых корпусов мог кататься сквозь местные домишки, как сквозь макеты из карамели. И все же… шанс был. И был, по мнению Малярийкина, крайне неплохой именно из-за здания барака.
Узкие улочки между каменными стенами и строениями не позволяли маневрировать. Чисто психологически. Если есть улица и на ней нет врага, то и ломиться сквозь стены зданий никто не станет. Хотя бы чтобы не привлекать внимание потенциального противника, невидимого и ползущего по параллельной улице. В Тотенкопфе не было открытого пространства: негде лавировать, совершать сложные маневры. В то же время поверхность здесь была совершенно ровная. Серьезных укрытий в виде возвышенностей или низин, за которыми крупная машина могла бы спрятаться не только от взора, но и от бронебойного снаряда, не было также. Сама локация сталкивала бойцов нос к носу с оппонентами, которых они не выбирали.
В этом, как неожиданно понял Маляр, и заключалась суть Тотенкопфа.
Стены и здания лишь создавали иллюзию закрытой локации, городского боя. На самом деле Тотенкопф был
