пока на пути не возникнет совсем уж непроходимая чаща.

Эта безумная скачка очень быстро съедала силы, Лан не был уверен, сколько он сможет еще выдержать, а спасенный пленник – подавно. Пахаря вырвало желчью, и желтая блевотина повисла на черной шкуре скакуна. Похоже, одинцовский мужик окончательно отключился. А звуки погони все ближе и ближе…

Лан привстал на стременах, высматривая удобный просвет между деревьями. Обнаружив таковой, он прыгнул вперед и вбок. Ковер из толстого слоя палой листвы обманчиво казался мягким, на деле твердостью он почти не отличался от бетона. Лан погасил инерцию в несколько кувырков и остановился лицом к преследователям. В его руках уже была винтовка.

Первым выстрелом он разворотил горло фенакодусу возглавлявшего погоню воина. Плохо, ведь на самом деле он целил в человека, а не в скакуна. Очевидно, после встряски глаз был не так верен, как обычно. Впрочем, эффект от этого попадания оказался серьезным: фенакодус рухнул, как подкошенный, под лапы пары следовавших за ним животных. Те не успели среагировать и тоже кувыркнулись через головы, визжа и теряя всадников.

«Ремингтон» успел рявкнуть во второй раз, и еще один наездник вылетел из седла, подавившись своим боевым кличем. Преследователей осталось всего трое, но они уже подошли к Лану на расстояние удара меча. Сталь сверкнула справа и слева, раскосые глаза пылали от ярости и жажды крови.

Лан действовал, будто на тренировочном дворе, где дружинников от рассвета до заката натаскивали многоопытные Мастера. От одного удара он уклонился, крутанувшись волчком, тут же поднырнул под второй… увидел направленное ему в лицо острие меча третьего воина и нажал на спусковой крючок, отстрелив по локоть сжимающую клинок руку.

Один из сбитых в начале боя на землю воинов с диким криком вскочил на ноги. Его лицо было безумно, а доспех облеплен листвой. Воин рванул из-за пояса пистоль, но Лан обезоружил его ударом ноги и тут же отправил в нокаут, приложив рукоятью винтовки в челюсть.

Его снова попытались взять в тиски всадники, и снова пришлось уклоняться, ощущая жар собственного тела, отраженный от начищенной стали, которая проносилась от него в считаных миллиметрах. Бой вошел в самую быструю, яростную и безумную фазу, когда каждый удар должен быть выверенным и непременно смертоносным. Тут уже не до напускного благородства, гуманизма или милосердия. Лан выстрелил в возникшую словно из-под земли темную фигуру очередного спешенного бойца, с близкого расстояния тяжелый патрон «Ремингтона» прошил и доспех, и плоть, а затем выбил щепки из ствола березы-мутанта, что оказалась у неприятеля за спиной. Перед Ланом появился взмыленный круп фенакодуса, свистнул меч, Лан отбил удар винтовкой и тут же выстрелил. Брюхо скакуна лопнуло, кишки выпростались наружу, словно щупальца монстра, обитавшего внутри животного. Фенакодус завалился на бок и в падении ударил Лана задней лапой. Лан пролетел метров пять над поверженными – мертвыми и еще живыми – воинами и их верховыми мутантами, упал в полудохлые, задушенные грибами-паразитами кусты. Ощущение было такое, будто его приложил пудовой дубиной прожженный в Поле Смерти нео. Когти фенакодуса рассекли одежду и врезались в тело, словно мясницкие крючья. К счастью, раны были поверхностными, и Лан смог тут же подняться на ноги. Винтовка упала далеко, ее было не достать. Но за поясом ждал своего часа ТТ – трофей, доставшийся Лану во время похода на Арбат. Это было оружие на черный день, последний убедительный аргумент, кроме него осталось лишь холодное оружие, а у Лана совершенно отсутствовало настроение фехтовать.

Он поднял пистолет двумя руками, собираясь умерить пыл каждому все еще способному сражаться охотнику за двуногой добычей, и вдруг понял, что в этой чаще вдруг стало многолюдно. Сначала горло сжало отчаяние: Лан подумал, что к его новым пока что неизвестным врагам подоспело подкрепление. Но в следующую же секунду он понял, что больше не видит темных доспехов и островерхих шлемов. Среди деревьев с хозяйским видом шныряли бородачи в неброской одежонке, вооруженные копьями, топорами и самострелами. Топоры взлетали и падали, добивая раненых воинов. Копья разили точно в уязвимые места доспехов.

К Лану осторожным шагом приблизились трое; он не опускал пистолет. Все трое были косматыми и мускулистыми, своим диким и свирепым видом они походили на нео, но мутантами не являлись. Один из этой троицы целил в Лана из арбалета. Идущий впереди остальных бородач держал на плече двуручный топор. Вперив в Лана тяжелый взгляд, он проговорил:

– Меня зовут Гаврила Никифорович, я командую народным ополчением Одинцово, а так же временно – охотниками и следопытами. Ты забрел на нашу территорию.

– Я иду в Одинцово, – ответил ему, тяжело дыша, Лан; он ощущал, как по его бокам текут, щекоча, струйки крови. – Я ищу Мару.

– Ты спас нашего человека, – констатировал Гаврила. – Тебя, видимо, сам Дед послал. Ты будешь желанным гостем в Одинцово, – сказал он это таким тоном, что другой на месте Лана предпочел бы обойти названную общину десятой дорогой.

– Я ищу Мару, – повторил Лан и убрал пистолет.

Ополченцы переглянулись и пожали плечами.