— А вот тут нам бы техники помогли, но… сомневаюсь. Скорее уж кто-то из приятелей, к которым Гаррет бросился, чтобы решили проблему… проклятье.

Мэйнфорд все-таки встал. Он обеими руками вцепился в спинку дивана, но стоял, покачивался.

— С Тильзой он обращался ко мне… и остался недоволен. Он думал, что я припугну ее, заставлю сделать аборт… ребенок — это ведь компрометирующие обстоятельства, а он только начал карьеру делать. Партия. Знакомые… ладно… не то… найдем… автомобилей таких и вправду выпустили немного. И карты регистрации должны были сохраниться. А там видно будет.

Он сделал шаг влево.

— Если ты упадешь, — заметила Тельма, подобрав ноги, — я поднимать не стану.

Мэйнфорд кивнул.

— Идем дальше. Гаррет привык полагаться на других людей. Камердинер подбирает ему костюмы. Секретарь пишет речи. Матушка выводит в свет. Нет, он не стал бы сам метаться по городу… и в Третий округ точно не сунулся бы. Он там появляется, исключительно чтобы перед избирателями выступить…

Еще шаг.

И стена, в которую Мэйнфорд упирается. А ведь ему просто полежать надо. Восстановиться. И он при всем своем упрямстве не может этого не понять.

— …следующий факт. Кто-то весьма предусмотрительно подготовил сцену. Убрал всех, чьи показания расходились бы с основной версией. Не думаю, что это было просто. Дальше… организовать встречу… в крови твоей матери нашли пыльцу.

— Она не была…

— Возможно.

— Я тебя ненавижу.

— Тоже возможно, — вполне миролюбиво согласился Мэйнфорд. — Не в этом дело. Пыльца… не только дарит блаженство. Она отключает человека. Того, кто принял дозу, можно утопить… расчленить… сшить заново… а он будет улыбаться.

— Мама не стала бы… она хотела этого ребенка… она… — Тельма обняла себя.

Холодно как.

И холод этот идет изнутри. От него не спасут ребристые радиаторы со стертою позолотой. И плед не поможет. И ничто не поможет. К этому холоду можно лишь притерпеться, и раньше у нее получалось.

— Этот кто-то в очень короткий срок научил трех человек, что и как нужно говорить. А это непросто. С людьми вообще непросто.

Мэйнфорд застыл, повернувшись спиной.

Он горячий.

И сила, пусть скрывшаяся ненадолго — а Тельме хотелось верить, что его бессилие временно, — избавила бы ее от холода. Если подойти… прикоснуться…

Ни за что.

— Он подготовил и братца… и остальное… а я… я дурак, если попался…

— Почему ты…

— Не знаю, — Мэйнфорд медленно покачал головой. — Не помню. Ты же видела… тогда я… я не спал несколько дней кряду. А до того — несколько недель спал по паре часов. Где придется. Как придется… шла война. Передел. Трупы. Пропавшие. Людей не хватало… а тут какая-то актриска… извини, конечно, но…

Не извинит.

Не сейчас.

— Мне, наверное, следовало отдохнуть. Потом и получилось, что я отдыхал… почти полгода и отдыхал. Восстанавливался, — он с трудом отлип от стены. — Чай будешь? С сахаром. Сахар у меня где-то есть… только ты сама на кухню, ладно? Я слегка… знаешь, все как будто ненастоящее сейчас. Я вижу странные сны. Слышу голоса. Я вообще ненормальный, но этот разговор… это слишком. Так будешь чай?

Тельма кивнула.

Сладкое не повредит. Уровень сахара в крови восстановить следует. И закончить разговор. А потом ей станет лучше, и Тельма уйдет.

— Хорошо… я не помню, как закрывал это дело… не помню вообще, закрывал ли… это не оправдание, — на всякий случай уточнил Мэйнфорд. И Тельма хмыкнула: она не представляла себе его оправдывающимся. — Я действительно не помню. Здесь как