Кто позволит беспокоить супругу Сенатора? Женщину почтенную. Достойную. А сама она… с чего Тельма взяла, что эта женщина захочет знать правду? Может, она ее и так прекрасно знает и давно уже пообвыклась с этою правдой, притерпелась.

Может, даже правда вовсе не внушала ей отвращения к мужу?

А воспоминания… десять лет им. Десять лет — это срок, и немалый. Легко списать на ошибки в прочтении, в толковании… вообще на то, что воспоминания эти являются истинными.

Внушенная память.

Раздел третий. Пункт пятый. Редкое явление, но встречается.

— Он ее убил, — упрямо повторила Тельма. — Я знаю. Я смогла бы доказать… Аманда знает правду… она не станет говорить, но если прижать постановлением суда… открыть…

Слезы сами собою иссякли.

А она продолжала говорить.

Найджел и его сундук с расписками. Свидетели, которые мертвы.

Лафайет Лайм.

Аманда.

Ее память, которую Тельма хранила. Это ведь уже много, не так ли? Хватит, чтобы вытащить дело из Архива. И даже если Мэйнфорд против. А он должен быть против, потому что никто не любит признавать свои ошибки, но Тельма все равно попробует добиться справедливости.

Ради мамы.

— Бездна, — Мэйнфорд закрыл глаза и запрокинул голову. — Наворотила ты дел… почему ты сразу не пришла?

— Сам знаешь.

— Тебе нельзя было с нею встречаться. Ты это понимаешь?

А вот орать на нее не стоит. Тельма сделала то, что считала нужным. И сделала бы снова. И сделает, если представится возможность.

— Не понимаешь. Начнем с того, что на этом свидетеле можно ставить крест… что бы она там ни сделала.

— Почему?

— Потому, — тяжкий вздох и рука, лежащая на плечах Тельмы, удерживающая ее рядом с этим невозможным человеком, исчезает, — что теперь любой адвокат, у которого в голове не каша, а мозги, первым делом поставит вопрос о действительности таких вот воспоминаний. Десять лет прошло, Тельма. Ты их не изъяла. Ты просмотрела. А скажут, что внушила. Что ты в своей мании найти виновного в смерти матери совершила подлог. И знаешь что? Будут правы.

— Я не…

— Ты видела. Я верю, что ты видела. И что не копалась в чужих мозгах. Но это я. Суд постановит иначе. И будет чудо, если тебя вообще не заблокируют.

— За что?!

— Успокойся, — жестко сказал Мэйнфорд, — и подумай. Если все так, как ты говоришь, то дело отнюдь не в моем брате. Он засранец и хитрый. Но хитрость и ум — разные вещи. Гаррет же не умен… что бы там ни говорили, а не умен… и разыграть такой спектакль… если бы он решил убить… даже не решил — решился… так вот, он не стал бы устраивать многоходовку.

Мэйнфорд попытался встать, но со стоном опустился на диван.

— Голова кружится… смотри. Во-первых, кто-то очень быстро нашел исполнителя. И ты сама признаешь, что это — не мой братец.

— Я могу…

— Ошибаться? — Мэйнфорд нехорошо усмехнулся. — Ну да… зеркало памяти имеет свойство искажать факты. Поэтому мы держим взвод техников, которые и обрабатывают записи, убирая искажения. Чему тебя учили? Чем больше проходит времени, тем сильнее искажение.

Он нарочно тыкает Тельму носом в ее ошибки?

Пускай.

Она потерпит. Пока не наберется сил, чтобы уйти. Это еще час или два. Даже если больше, главное, что рано или поздно, но Тельма уберется и из этой квартиры, и от этого человека, который решил, будто умнее остальных.

— Но возьмем на веру, что ты не ошиблась. Да и братец мой… его лицо слишком известно…

— Морок?