Кохэн просунул палец под шнурок, крепивший кость во рту жертвы. И шнурок этот лопнул, а кость выпала.

— Ты, ублюдок… — даже испуганный, человек храбрился. — Отпусти меня, слышишь?

Последние слова упали камнем на дно пещеры. И боги заплакали от стыда, ведь они, отступившись, отдали людей и Атцлан чужакам.

А теперь…

Теперь все было иначе.

— Отпусти… — человек ерзал, пытаясь уклониться от холодных пальцев масеуалле, которые рисовали на обнаженной груди символ за символом. — Ты знаешь, кто я? Знаешь, конечно… я могу тебя озолотить! Деньги ведь нужны? Всем нужны деньги. А у меня их много… хочешь сто тысяч? Сто тысяч талеров! Или двести…

Золото… что есть золото, как не кровь Крылатого Змея, пролитая на землю, когда он был солнцем? И кровь эта благословенна.

Ее собирали.

Ее было много, ведь боги щедры к своим детям. И говорили, что золотом в Атцлане мостили улицы. Ложь. Только площадь перед храмом Крылатого.

— …триста… я… я займу, клянусь! Слышишь?! — этот голос перешел на визг, а визг заставил Кохэна прерваться на мгновенье. Сложно думать о прошлом, когда так орут.

И Кохэн закрыл рот человека ладонью.

Покачал головой.

Подумал даже, что не стоило вынимать кляп, было бы спокойней.

— П-послушай, — когда Кохэн убрал руку, человек опять заговорил, на сей раз тихо и быстро. — Я тебя знаю. Я ведь знаю тебя… ты в полиции служишь. Не подумай, что я чего-то имею против… получилось так… ты же знаешь… судьба… жизнь, скотина… вынуждала. Все, что делал… я раскаиваюсь! Клянусь душой!

Его душа была грязна, но сердце в груди билось громко и, судя по звуку, было достаточно большим, чтобы насытить священное пламя.

За огнем Кохэну пришлось спуститься.

Он взял его руками, как делал некогда дед. И улыбнулся прежним своим мыслям: фокус? Никаких фокусов, но лишь древняя связь, дарованное свыше право.

Жаль, что Мэйнфорду не получится рассказать.

Это имя, выплывшее из глубин сознания, заставило споткнуться. И Кохэн едва не уронил драгоценную ношу. Да, Мэйнфорд не одобрил бы… несомненно, не одобрил бы.

Он бы сказал, что преступника следует передать суду.

Справедливость.

Нет справедливости в тех судах. И во всем этом проклятом мире, частью которого Кохэн наивно полагал себя. Но зато есть его право: нести пламя.

Изливать его в древнюю чашу, что простояла здесь, верно, со времен покорения Атцлана.

— Эй ты! Отзовись! Ты вообще меня понимаешь? Конечно… ты же меня допрашивал… извини, что я тебя обозвал!

Когда?

Давно.

Когда Кохэн еще верил, что способен изменить Нью-Арк. Сделать его хоть немного более чистым. А ведь способен. И сделает. Уже недолго осталось. Нужно лишь подготовить все должным образом.

И подняв с алтаря клинок, Кохэн приставил его к своей груди.