Его голос тонул в пространстве пещеры, но человек, распятый на алтаре, дернулся.
Он был наг и уродлив в своей наготе. Он боялся, и запах его страха отравлял сладковатый аромат костров. Он бы кричал, если бы в рот ему не запихнули кусок большеберцовой кости. Человек отчаянно жевал ее, и слюна стекала на алтарь.
Кохэн опустился на колени перед будущей жертвой, которая всецело осознала, что именно ее ждет. Он провел рукою по щеке ее, оставляя на коже темные разводы. Жаль нет охры, но кровью тоже можно рисовать.
Человек не понимал.
Он дергался, пытаясь освободиться, чувствуя, что время его иссякает, и этим несколько мешал. Все-таки жертвы подобного рода неудобны. Да и привязали его неправильно, практически укутав конопляными веревками. Кохэн предпочел бы куда более прочные и тонкие волосяные.
Петли на запястья, чтобы руки не живот прикрывали, а спускались к подножью алтаря. Тогда человек изгибается, делается похож на птицу в полете.
И тело его становится жестким.
Мышцы напряжены.
Кожа натянута, что на барабанах, тех самых, которые замолчали.
И живот, грудь открыты как для рисунка, так и для удара.
Кохэн остановился и положил руку на шею пленника. Нащупал сонную артерию. Сдавил. И вскоре ощутил, как тело под рукой обмякло. Без сознания жертва пробудет несколько минут, но этого хватит, чтобы все сделать правильно.
Богам понравится.
Боги порой щепетильны в мелочах.
Он разрезал веревки.
И сотворил петли, закрепил на крючья, специально вбитые в каменное основание. Левая рука. Правая.
И натянуть.
Ноги связать между собой.
Кохэн ударил пленника по щеке, и тот открыл глаза.
Замычал бессвязно и, ощутив кажущуюся свободу, рванулся, изогнулся, пытаясь сползти с алтаря, но петли на руках лишь затянулись туже.
И это было верно.
