Еще через несколько дней зима окончательно сдалась, и снег во дворе стал темным и рыхлым. Стягивающая его ледяная корочка таяла к обеду, и время от времени облака истончались настолько, что сквозь них просачивалось теплое золотистое свечение. Тогда лес наполнялся шорохом, темная хвоя приобретала насыщенный медный окрас, а ветер приносил запахи прелости и тепла. Видно, совсем скоро полетит с востока вещая птица и приведет за собой весеннюю бурю.

Марьяна тоже смотрела веселее и уже не поджимала губы всякий раз, когда Игнат выходил во двор. Да и к ведьме она относилась куда теплее прежнего: привыкла или же чуяла скорое расставание.

– Вот приедет Витольд, – говорила она, – и отвезет нас в ближайшую деревню. А там, Игнатка, заберу я тебя в Новую Плиску, помощи у родных попрошу. Хорошие плотники всюду нужны, как-нибудь да проживем.

«Проживем» – так и говорила она, постреливая на Игната лукавыми глазами. А он улыбался в ответ и со всем соглашался. Хорошая она была – Марьяна. Руки – заботливые да ловкие. Лицо – светлое, доброе. Спокойствием и домашним уютом веяло от нее, и, помогая девушке составлять целебные мази или готовить отвары, Игнат думал: «А может, и впрямь уехать? Разрезал егерский нож мою жизнь. И ту, былую, запятнанную кровью и тьмой, забыть и бросить, да и начать с нового лоскута».

Но червячок беспокойства продолжал время от времени подтачивать изнутри, пока не представился подходящий случай.

После полудня Игнат вышел за дровами: всю тяжелую работу он предпочитал делать самостоятельно. Швы со спины давно сняли, а раны зарубцевались. Уже подойдя к лестнице, Игнат услышал за спиной грохот и краем глаза уловил, как с крыши сарая соскользнула тяжелая снежная лавина, увлекая за собой добрый кусок жестянки.

«Хорошо, что никто рядом не стоял, – подумал Игнат и аккуратно положил на землю нарубленные им чурочки. – Теперь у хозяйки работы прибавится, поди, крышу заново перекрывать придется».

Он шагнул в сторону сарая и опытным взглядом оценил ущерб – крышу действительно продавило снегом, и сорванный кусок обшивки обнажил подгнившие стропила и куски мокрого картона. С первым же дождем все ценное, что хранилось в сарае, наверняка придет в негодность.

Игнат решил сказать об этом хозяйке, но не вернулся в дом, а вместо этого медленно двинулся в сторону сарая – на нетронутом снегу следы казались черными струпьями. О запрете он почти позабыл и только с любопытством осматривал валяющийся на земле хлам.

Что-то подобное Игнат прежде видел во дворе у Касьяна, который занимался починкой различной сельскохозяйственной техники. Тут были и бобины с накрученной на них проволокой, и старый генератор, и даже четырехлопастный винт, словом, такие вещи, которые могли бы принадлежать скорее мужчине, нежели женщине. И это удивило Игната, но не слишком – мало ли какие люди навещают ведьму в ее одинокой избушке.

Оторванный с крыши лист жести лежал тут же, накрыв собой то, что могло быть мостом автомобиля. Игнат задрал голову и снова придирчиво оглядел прохудившуюся крышу: снег вполне мог попасть и внутрь.

Игнат подергал дверь, и та после некоторых усилий поддалась, обдав парня запахами ржавого металла и пыли. Внутри сарайчика царил полумрак, серенький свет едва проникал сквозь сильно загрязненные окна, и, переступив порог, Игнат споткнулся сослепу о деревянную чурочку – обломок стропил. Постоял немного, дав глазам привыкнуть к освещению, и разочарованно вздохнул.

Он сам не понимал толком, что ожидал здесь увидеть. Но место больше всего напоминало гараж автомеханика. Бо?льшую часть помещения занимали слесарные верстаки, поверху обитые железом. Над ними по стенам были развешены молотки, ножовки и гаечные ключи. Возле напольного стапеля лежал сварочный аппарат.

А чуть дальше у стены стоял гроб.

Сердце в груди стукнуло тревожно и гулко. Игнат отступил, споткнулся все о ту же чурочку и тихонько выругался под нос. На какое-то мгновение показалось, что все это привиделось ему, что никакого гроба нет и быть не может. Игнат несколько раз моргнул, ущипнул себя за руку и даже осторожно перекрестился на всякий случай – гроб не исчез.

Игнат подумал, что тут бы ему и надлежит уйти, будто не случилось ничего, может, даже замести следы. Но призрачные ладони мягко толкнули его в спину, и чей-то голос шепнул: «Иди и смотри».

На негнущихся ногах Игнат пошел вперед, выставив ладони, будто и сам был слеп. Обогнул верстаки, неуклюже боднул головой болтающуюся на витом шнуре лампочку и подумал, насколько неуместно она выглядит тут, ведь электричества у ведьмы не было. Но Игнат тотчас отогнал мысль: все внимание приковывала страшная находка.

Гроб был белым и матовым, с массивной полупрозрачной крышкой. Игнат осторожно заглянул через нее, и от сердца отлегло – внутри было пусто. Рядом почудилось чье-то тихое хихиканье: «Дурашка ты, Игнашка…» Он обернулся, но никого не увидел. Кругом царило все то же запустение, прямоугольник распахнутой двери пропускал широкую полоску света, которая безжизненно падала на пол.

«Прекрати, – строго сказал себе Игнат. – Это всего лишь воображение».

И, подсунув пальцы под крышку, с натугой отбросил ее.

Вверх поднялись мелкие пылевые вихри. Игнат чихнул раз, другой, зажмурился, опасаясь увидеть явившегося перед ним неведомого монстра. Но ничего не случилось, гроб по-прежнему был пуст. Внутри он оказался обтянут клеенкой, бывшей некогда белой, а теперь посеревшей от времени. Свернутыми змейками покоились пустые трубочки капельниц.

«Как странно», – подумал Игнат.

А потом увидел маркировку.

Нанесенная на внутреннюю стенку, она изображала птицу с человеческой головой. Ту самую, которую вышивала Марьяна и о которой рассказывал дед Ермола. Крылья птицы были распростерты в стороны, а на голове красовалась корона, в которую витиевато вписали латинскую заглавную «F».