Внутренний дворик был невелик. С правой стороны Игнат заметил аккуратно сложенную поленницу. Слева – крытый жестяными листами сарай, перед которым валялись мотки проволоки. Тонкие шнуры, протянутые от калитки, заиндевели на морозе и походили на серебряные струны. Стоит их тронуть – и над тайгой польется музыкальный звон.
Марьяна тем временем подняла руку, чтобы постучаться, но Витольд остановил ее словами:
– Не нужно. Она знает о нашем прибытии.
Дверь отворилась мягко и медленно, пропуская полоску тусклого света. К запаху дерева примешались запахи теплого молока и сушеных трав, и это удивило Игната.
«Разве так должно пахнуть в мертвом доме ведьмы?» – подумал он, но вслед за Витольдом переступил порог, и увиденное заставило удивиться еще больше.
На какое-то время Игнату почудилось, что он вернулся в детство, – такая же выбеленная аккуратная печь стояла в его собственном доме, и был стол на резных ножках, а на столе – блюдо с только что испеченным хлебом и крынкой топленого молока. Развешенные под потолком пучки сушеных трав также были Игнату знакомы, недаром его бабка слыла «знающей» по всей Солони.
Но молодая женщина, сидящая на дубовой скамье, меньше всего походила на ведьму. Хрустальный ангел с рождественской елки – вот что первым делом пришло на ум. Ведьма была невесомой, светлой и прозрачной, так что, казалось, тронь ее неосторожно – и она тут же рассыплется на сверкающие осколки.
– Добро пожаловать, гости дорогие! – нараспев произнесла она с характерным акцентом, присущим коренным северянам.
– Спасибо за прием, – отозвался Витольд и слегка поклонился. – Не побеспокоили бы, кабы не нужда.
– Ко мне с нуждой и приходят, – мягко произнесла ведьма и повернула к Игнату красивое светлое лицо. – Быстро ли добрались? Не испугали мои стражи верные?
«Стражи… это она о мертвых волках», – догадался Игнат, а вслух сказал:
– Не испугали. Не мужское это дело – мертвых бояться.
Ведьма хрустально зазвенела – засмеялась, отчего на ее щеках появились ямочки. Отбросила назад разметавшиеся по плечам светлые и легкие, как лен, волосы.
– Верно ты говоришь, – согласилась она. – Глупо тому мертвых бояться, за кем мертвые по пятам следуют.
Игнату показалось, что свет в избушке померк. Стены задрожали и стали зыбкими, текучими, как поток. Поплыло и лицо ведьмы: ее белые волосы подернулись позолотой, скрутились в пшеничные жгуты.
– Откуда знаешь? – хрипло спросил Игнат.
– Чтобы знать, не нужны ни глаза, ни окна, – отозвалась ведьма, и голос ее донесся будто через многие слои воды и тумана. – К частоколу вы подошли вчетвером, но в калитку вошло только трое: а все потому, что волчьи головы мой двор от мертвых охраняют. Вот и навка твоя снаружи осталась. – Ведьма наклонилась вперед и дотронулась до Игнатовой руки, будто обожгла каленым железом. – Ждет она тебя, мой болезный. Как верная собачонка ждет.
6
Горе похоже на океанскую волну: накатывает неожиданно, разбивает в щепки пустые надежды, опутывает водорослями, а когда легкие наполняются соленой водой, то человек цепенеет, камнем идет на дно. Потом наступает отлив, будто само время откатывается вспять. И кажется, что ничего не случилось…
…Званка сидела на обочине дороги и плакала, придерживая разорванный свитер покрасневшими пальцами. Не слушая больше ни предупреждающих криков бабки Стеши, ни ругани Касьяна, Игнат бежал к девочке по обледенелой дороге, и в голове стучала только одна мысль: «Жива… жива…»
Она подняла на него заплаканные глаза, ставшие от слез еще синее, шмыгнула покрасневшим носом.
– Я разбила коленку…
Игнат остановился, словно налетел на невидимую преграду. С шумом втянул воздух, наполненный запахами железа и гари, и растерянно спросил:
– Больно?
Она улыбнулась, утерла рукавом измазанное слезами и сажей лицо.
– Немного… – потом вздохнула и попросила робко, будто боясь услышать отказ: – Пойдем домой, Игнаша? Зябко мне… пойдем, а?
Он помог девочке подняться и старался не смотреть туда, где в прорехах свитера белело голое тело. Званка одернула подол до середины бедер, подобрала с земли и натянула порвавшиеся пимы, вздохнула – до весенней ярмарки было далеко, а другой обуви у нее не было. Но это совершенная мелочь по сравнению с главным – Званка осталась жива.
Она прихрамывала и опиралась на плечо Игната, то и дело поправляла сползающий с плеча свитер. Мальчик и хотел, и боялся спросить, что произошло с ней в эти страшные часы, пока она находилась в лапах нави. А сама Званка не спешила раскрывать перед ним душу – всему свое время.
– Родители, должно быть, волнуются! – пожаловалась она. – Но я не могу идти к ним в таком виде. Ты должен найти мне новую одежду!
Игнат пообещал, а потом вспомнил, как горел Званкин дом, и подумал: «Живы ли твои родители вообще?» Но про себя решил, что если девочка осталась сиротой, то он обязательно уговорит бабку Стешу взять ее на воспитание. Будто прочитав эти мысли, Званка прижалась к пареньку и спросила встревоженно:
