Вот только женщина – существо более требовательное. Тут и физиология, и психология, и масса прочих вещей… Если какой-никакой комфорт Анжеле и Агнешеке удалось обеспечить (скромный дом владельца лесопилки благодаря княжеским деньгам и мастерам преобразился как по волшебству), то как быть с обществом и развлечениями? Здесь уже никакие компромиссы были недопустимы. Успех всего нашего дела зависел от максимальной внезапности. А женская болтливость не зря стала предметом анекдотов.

Анжела сама призналась, что чуть не провалила нас, когда читала «лекцию» в наспех оборудованной купальне на берегу Тетерева. У меня не повернулся язык выбранить ее: она и так держалась просто замечательно, с блеском сыграла свою роль! Даже удержался от хохота, хоть это уже граничило с подвигом: настолько явственно представилась картина с голой лекторшей и такой же аудиторией. Правда, все-таки издал сдавленный смешок, услышав про вопрос полячки, касающийся «пана Тампакса», но тут же взял себя в руки.

– Умница! Все хорошо, что хорошо кончается! – похвалил я женушку. – Но впредь постарайся все-таки быть внимательнее, следи за каждым словом и жестом.

– Постараюсь, – кивнула Анжела. – Хотя тут и притворяться-то не перед кем. Одна Агнуся да еще пара служанок.

В ее голосе отчетливо слышался… Нет, не упрек. И не возмущение. Тем более не назревающий предвестник скандала. А точнее… Ну, только женщины могут вложить в едва различимую интонацию всю гамму чувств, типа: «Мне чего-то не хватает, и я сама не знаю, чего именно, точнее знаю, конечно, но специально не скажу, если любишь – сам догадаешься, а если не догадаешься, значит, зря я не послушалась мамочку».

Возникшую проблему надо решать сразу же, без задержек, – это правило я выучил накрепко. И хоть дел было полно, а погода стояла жаркая…

Вскоре Анжела и думать забыла про скуку, отсутствие женского общества и прочие неудобства. Судя по едва различимым звукам, которые доносились с половины дома, занятой семейством моего первого помощника, у Тадеуша возникли примерно такие же сложности. И он также рьяно взялся за их решение, дабы выбить ненужные и несвоевременные мысли из головы прекрасной Агнешки. Кстати, мне только показалось, что красавица брюнетка как-то странно смотрит на меня и торопливо отводит взгляд, будто… Стоп, Андрюха! Этак ты вообразишь, что все бабы Речи Посполитой, начиная с Гризельды, готовы тебе отдаться! Скромнее надо быть.

– Дай Езус всяческого благополучия и долгих лет жизни наставнице супруги пана Анджея! – смущенно понизив голос, сказал Тадеуш, когда через некоторое время мы пошли в «цитадель» наблюдать за ходом подготовительных работ.

– Какой наставнице? – удивился я. И чуть не поперхнулся, услышав ответ простодушного поляка:

– Пани Камасутре!

Изрядно удивленные и смущенные паны советники уставились друг на друга, словно боясь поверить тому, что услышали. Потом перевели взгляд на духовника князя, пытаясь уловить признаки насмешки на его лице.

– Я лишь повторил то, что услышал от пани Катарины! – пояснил иезуит. – Но готов поклясться: она ничего не выдумала и не шутила.

– Матка Бозка! – вздохнул пан Груховский, машинально посмотрев на собственную грудь, а потом опустив взор немного ниже. – Московиты рехнулись, як Бога кохам, рехнулись! Езус лишил их разума. Чтобы знатные пани, хоть и схизматички, разгуливали почти в одеянии Евы… Создателю впору снова насылать серный и огненный дождь! Только уже не на Содом с Гоморрой, а на Москву!

– Ну, не совсем… э-э-э… – прокряхтел покрасневший Качиньский. – Если пани Катарина правильно поняла московитянку и если его мосць ничего не напутал… Самые… э-э- э… места все же прикрыты. К тому же не разгуливают, а наверняка находятся в приватном помещении, за надежной оградой… Прости, Езус! – Советник торопливо осенил себя крестным знамением. Судя по выражению лица и заметавшимся блудливым глазкам, перед мысленным взором княжеского советника вставали картины – одна другой слаще и греховнее.

– Московитянку необходимо любой ценой уничтожить! – решительно заявил Груховский. – Или в крайнем случае добиться ее удаления. Страшно подумать, какие мысли она сумеет внушить нашим женам и дочерям! Падение нравов и так бьет все пределы, а если добавить ее слова… Не удивлюсь, если вскоре и наши женщины захотят… э-э-э… принимать солнечные ванны в таком срамном виде!

– Должен признаться: мне уже задавали подобные вопросы на исповеди, – тяжело вздохнул иезуит. – Не грешно ли, дескать, обнажать тело ради того, чтобы кожа стала гладкой и шелковистой, без единого прыщика… Тьфу!

– Уж не ясновельможная ли княгиня Гризельда?! – ахнул Груховский, изменившись в лице.

– Кто же еще! – покачал головой духовник. – Только, панове, умоляю: никому ни полслова! Княжеский гнев все знают…