Я со строгой придирчивостью, а также с затаенной гордостью оглядел плоды наших коллективных усилий: опытные образцы пушек, которым надлежало стать основой могучей конной артиллерии князя Вишневецкого. Изготовленные из лучших дубовых бревен, какие только удалось разыскать во всей округе, скрепленные тугими стальными кольцами, они были готовы к испытаниям.

Да, именно деревянные орудия, сравнительно небольшие и малокалиберные, но смертельно опасные при стрельбе картечью на ближние дистанции (чуть ли не в упор!) должны были обрушить на войско Хмельницкого целый шквал огня, выбить его конницу и внушить панический страх. Благодаря невиданной прежде многочисленности.

И не надо усмехаться или опасливо крутить пальцем у виска! Пушки из дерева использовались и в ту эпоху, и в более ранние времена. Причем даже в качестве осадных орудий! Конечно, к долгой стрельбе они были непригодны: либо канал ствола прогорал так, что использовать ядра или бомбы становилось невозможно, либо ствол просто разрывало ко всем чертям. Но несколько выстрелов каждая такая пушка вполне могла выдержать, а больше от нее и не требовалось.

Зато преимуществ! Дешевизна изготовления – раз. Практически неиссякаемый запас сырья – два.

– Ясновельможный пан первый советник прикажет приступать к испытаниям? – вытянувшись в струнку, спросил вахмистр Балмута.

– Приступайте! – кивнул я, направляясь в укрытие и потянув за рукав Тадеуша. Тот поначалу упирался, явно намереваясь продемонстрировать истинно польское презрение к опасности… Ох, шляхетский гонор, чтоб ему! Пришлось вполголоса пояснить, что это приказ. Лишь тогда молодой полковник, всем видом показывая, что вовсе не струсил, упаси Матка Бозка, а только вынужден подчиниться суровой необходимости, зашел вслед за мной под защиту высокой бревенчатой стенки, в которой были проделаны крохотные смотровые щели.

Балмута хорошо поставленным командным голосом стал отдавать распоряжения. «Орудийная прислуга», сорвавшись с места, кинулась заряжать пушки.

В первой «опытной партии» было пять совершенно одинаковых образцов. Задача стояла простейшая: определить, при какой величине заряда ствол разорвется. Чтобы, упаси боже, в реальном бою не допустить оплошности, могущей повлиять на его исход.

А заодно мне хотелось проверить правильность утверждения, касающегося будто бы малой эффективности одного вида оружия, которое было придумано нашим знаменитым соотечественником в середине XVIII века. Я тут ничем не рисковал: подтвердится, что критики были правы, – просто не будем изготавливать такие пушки. Выяснится, что ошибались, – нам же лучше… Останется только опытным путем установить, до какой дистанции действует положительный эффект.

Мои люди действовали настолько четко, дружно и слаженно, что я испытал законную гордость. Не зря старался! Хотя, конечно, тут и немалая заслуга Тадеуша.

В считаные секунды пушки были заряжены. Затем пришла очередь клиньев-упоров, надежно зафиксировавших орудийные стволы в коробчатых лафетах. Вот уже насыпан порох в запальники, затем туда же вставлены тонкие фитили, различающиеся по длине… Я специально отдал такое распоряжение, чтобы слишком сильный грохот пушечного залпа не перепугал женщин. Пусть уж стреляют поочередно, небольшая задержка не помешает.

– Запаливай! – рявкнул Балмута.

Щелкнули огнива, с негромким шипением разгорелись крохотные язычки пламени, бегущего по шнурам…

– В укрытие! – раздалась новая зычная команда.

В мгновение ока орудийная прислуга оказалась за точно такой же стеной из бревен, как мы с Тадеушем, чуть не затоптав по пути немолодого грузного вахмистра. Судя по выражению лица Балмуты, ему очень хотелось обложить подчиненных крепчайшим польским матом, но, видимо, постеснялся делать это в присутствии «ясновельможного пана первого советника».

Огонь почти добрался до запальника первой пушки. Я вдруг с удивлением осознал, что очень волнуюсь! Ну как мальчишка, впервые тайком взрывавший в лесу самодельную петарду или охотничий патрон, стянутый из отцовского сейфа…

Грохот, раздавшийся в практически замкнутом пространстве, показался даже громче, чем он был на самом деле. Пушка изрыгнула плотный сизо-серый дым, в толще которого отчетливо виднелся ярко-оранжевый конус пламени. Запахло едкой кислятиной. Из середины деревянного щита, выкрашенного белой краской и установленного прямо напротив дульного среза, в двадцати пяти шагах, так и брызнули тонкие щепы. Он наверняка упал бы, если бы не был надежно подперт бревнами, вкопанными в землю.

Почти сразу же грянула вторая пушка, заряд которой был усилен примерно наполовину. Соответственно, шуму получилось больше, а ущерб, понесенный щитом, оказался существеннее. Выбоины буквально усеяли его среднюю часть.

Перед третьим выстрелом я на всякий случай прикрыл ладонями уши, приказав Тадеушу сделать то же самое. Поэтому грохот показался мне совсем несильным, а вид отдельных сквозных отверстий в щите доставил самое настоящее удовольствие.

«Маньяк-разрушитель!» – влез противный внутренний голос. Ясное дело, тут же отправленный по вполне определенному адресу.

Четвертый выстрел проделал в щите такие дыры, куда мог бы пролезть кулак. Я машинально отметил: «Выдержала двойной заряд…»

Пятый не причинил щиту практически никаких повреждений. Потому что ствол пушки разорвало на куски, часть которых с большой силой саданула по нашей защитной стенке, заставив нас с Тадеушем инстинктивно отпрянуть.

«А вот тройной – уже перебор…»

Взяв заранее припасенную мерную рейку, я прошелся вдоль щитов, внимательно оценивая вид и степень нанесенного ущерба. А также произведя измерения и диктуя данные Тадеушу. Тот, как примерный ученик, аккуратно записывал все мелом на гладко обструганной дощечке (не брать же с собой в «цитадель» бумагу, перья и чернильницу!).

– Готовить к стрельбе вторую партию! – управившись с этой работой, приказал я. – Величины зарядов – те же!