Анри сидит в седле как влитой: спина прямая, плечи расправлены – и в то же время предельно расслаблен. Отличить хорошего наездника просто – кажется, что, если убрать из-под человека лошадь, картина станет неполной. Мы иногда выезжали вместе с Винсентом, но это другое. Золото ослепляет: солнечный свет, золото волос моего мужа и золото его глаз. Светлая рубашка привычно расстегнута на груди, сюртук давно перекинут через спину лошади, под ремнем седельной сумки, в которой плед и продукты. Да, у нас вроде как еще пикник намечается. Чуть подальше, на берегу Ирты – в отличие от Бельты, эта река огибает Лигенбург и теряется в окрестных лесах. Вода в ней поразительно чистая, как слеза.

Перед глазами зависает большая ярко-красная стрекоза, а потом резко срывается в сторону.

– О чем думаешь? – Анри щурится на солнце, а мне невыносимо хочется убрать прядь волос, выбившуюся из стянутого лентой хвоста. На самом деле, просто хочется к нему прикоснуться.

– О том, что схожу с ума.

– Почему?

– Потому что мне безумно хорошо.

– Разве это плохо?

– Не знаю. Наверное, нет.

За «слишком хорошо» потом приходится расплачиваться. Не знаю, как у других, у меня всегда было так.

– Чего ты боишься?

Я повторяю свои мысли, и Анри улыбается.

– Жизнь не состоит из одних плюшек, это точно. Но в этом есть своя особая прелесть.

– Может быть.

Мы выехали рано утром и болтали всю дорогу. Я не чувствовала себя уставшей: хотя легла достаточно поздно. Вчера мы заснули вместе, просто заснули – и в этом было нечто гораздо более интимное, чем все, что случилось между нами раньше. Я даже не стала прогонять Кошмара, который устроился между нашими подушками и непрестанно мурчал.

Сквозь небольшой лесок ведет узенькая тропка, вдалеке уже видна играющая бликами гладь воды. Стоило въехать под деревья, как мы оказались во власти прохладной свежести. Мне уже не хочется обмахиваться веером каждые две минуты, плеск воды наводит на мысль, что неплохо было бы искупаться. Вот только я не захватила купального костюма, да и купаться вместе с мужем, это как-то странно. Здесь нет карет для переодевания, не в кусты же бежать. Правда, что-то мне подсказывает, что его это не остановит.

– Почему ты так смотришь?

– В Вэлее тоже раздельные места для купания мужчин и женщин?

– К счастью, нет.

– У нас даже супруги никогда не купаются вместе.

– Тереза, если я тебе расскажу, что ваши энгерийские супруги делают – вместе, по отдельности и даже вчетвером, твой мир никогда не станет прежним.

Я вздернула подбородок.

– Вам обязательно быть таким грубым?

– А тебе обязательно смущаться по поводу и без?

В глубине его глаз искрились смешинки, точно отражение прыгающих на воде солнечных лучей.

– И пожалуйста, перестань обращаться ко мне так, словно я твой дядюшка, который вот-вот уйдет на покой.

Мы выехали на берег, и я легко натянула поводья.

– Лучше обращаться к тебе, как к разносчику газет?

– Если хочешь. Можешь называть меня даже «господин полицейский», если тебя это возбуждает.

К сожалению, под рукой не оказалось ничего, чем можно запустить в бессовестного мужа. Анри тем временем спешился и шагнул ко мне. Тоже донельзя странное чувство, я привыкла все делать сама, вот и сейчас какая-то сила толкала меня из седла. Вспоминая уроки Луизы, я все-таки осталась на месте, но когда он подхватил меня, слегка растерялась. А уж оказавшись лицом к лицу с ним – тем более. Сильные уверенные объятия… в которых я чувствую себя слишком хрупкой.

– Нужно напоить лошадей.

Я вывернулась из его рук и взяла Демона под уздцы. Когда лошади напились, мы привязали их в теньке к деревьям. Крапинка с радостью схрумкала предложенную мной морковку, а вот Демон от угощения отказался – обиделся. Я наблюдала за тем, как Анри расстилает огромный темно-зеленый плед, стоя в тени. Зеркальная лента Ирты играла бликами, скользящими вместе с быстрым течением. До другого берега – рукой подать, но видимость обманчива. Никогда не угадаешь, какая здесь глубина.